Русская история. 800 редчайших иллюстраций

и молоченый, «платье всякое и всякий домовый запас». Из порядных записей видим, что крестьянские животы переходили от крестьянина к его сыновьям, жене, дочери в виде наследства, к зятю как бы в приданое, но во всех случаях с согласия или по воле владельца. Нередко вольный холостой человек шел с пустыми руками, только «душою да телом», в дом к помещикову крестьянину «в годы и в животы», женясь на его дочери и обязуясь у тестя жить в одном дворе известное число лет, например, 8 или 10, с правом, отжив урочные лета, отделиться и взять у тестя или после него у его сына половину или треть во всем, не только в животе, но и «в хоромах и в земле, в полевой пашне и в огородах». Точно так же женились на крестьянских дочерях и вдовах, идя в их домы к животам их умерших отцов или мужей. Этими животами «владели» крестьяне, на дочерях или вдовах которых женились пришельцы; но женихи брали эти животы вместе с невестами у их господ, к которым они при этом рядились «во крестьяне», становясь их крепостными. Такое совмещение в одном имуществе двух различных обладателей объясняется двойственным происхождением крестьянских животов: они обычно создавались трудом крестьянина с помощью барской ссуды.

По Уложению, видели мы, муж беглой крестьянки терял свои животы при выдаче его владельцу своей жены. В порядных записях 1630-х годов встречаем еще более выразительные случаи, не предвиденные Уложением: беглые выдавались по суду их владельцам вместе с женами-крестьянками, на которых они женились в бегах; но имущество, унаследованное этими крестьянками от отцов или первых мужей, удерживали за собой их владельцы, разрешавшие им эти браки. Господа считали себя даже вправе отчуждать животы своих крестьян по договору с третьими лицами: в 1640 г. вольный человек, женясь на вскормленнице крестьянина, порядился в крестьяне к его владельцу по кабальному праву до смерти господина с условием, отжив урочные годы во дворе «тестя своего», взять у него или у его сына половину живота и с женой «отойти прочь на волю», к прямому ущербу и крестьянского двора, и крестьянского общества.

Очевидно, крестьянские животы — имущество, в котором различались фактическое владение и право собственности: первое принадлежало крепостному крестьянину, второе — землевладельцу. Это — нечто похожее на рабский пекулий римского права или на отарицу древнейшего права русского; владельческий крестьянин эпохи Уложения по имущественному своему состоянию возвращался в положение своего социального предка, ролейного закупа «Русской Правды». Такие животы, или собины, как они еще назывались в XVII в., бывали и у холопов, которые по ним могли вступать в имущественные сделки даже со своими господами: в одной служилой кабале 1596 г. холоп, обязуясь служить господину «по его живот», обязывает и господина после своего живота отпустить его на волю с тем, что он, холоп, «у него живота наживет». Холоп по закону не имел права собственности и мог возложить на своего господина такое обязательство только в расчете на его нравственную порядочность. Очевидно, и Уложение смотрело на животы крепостных крестьян так, как на холопьи: только при таком взгляде оно могло постановить долги дворян и детей боярских в случае их несостоятельности править в их поместьях и вотчинах на их людях, т. е. холопах, и на крестьянах. Этим объясняется возможность упоминаемых в Уложении «кабальных долгов» у крепостных крестьян: такой крестьянин мог по своим животам входить в обязательства, и на них могли быть обращаемы взыскания, как и задворных холопов.

Заслуживает внимания, что крестьянский инвентарь является с характером холопьего живота в то самое время, когда в ссудную запись только что стало входить крепостное обязательство: уже в 1627– 1628 гг. встречаем явки помещиков, что у них побежали их крестьяне и «снесли живота своего», лошадей и пр., на такую-то сумму. Крепостное право еще не успело установиться как государственный институт, а владельцы, называя инвентарь крестьян их животами, искали их, как сноса, т. е. как своей собственности, покраденной у них беглецами. Снос — термин холопьего языка: это — господское имущество, которое уносил с собой или на себе (платье) беглый холоп. С первых же минут крепостной неволи крестьяне увидели себя прямо тяглыми холопами. Значит, признание крестьянского живота господской собственностью без точно определенного законом юридического участия в ней самого крестьянина было не следствием, а одной из основ крепостной неволи владельческих крестьян: это — норма, в какую отлилась давняя ссудная их задолженность.

Ратник в куяке и в шапке

Податная ответственность за крепостных. Писцовая приписка со ссудной записью как юридические средства потомственного укрепления крестьянина, ссуда как экономическая основа господского права на крестьянские животы, на инвентарь крестьянина и барское тягло за земельный надел как источник права дискреционного распоряжения трудом крепостного[45] — вот три узла, которые затянулись в мертвую петлю, называвшуюся крестьянской крепостью. Затягивая ее, законодательство руководилось не чувством справедливости, даже не расчетом общей пользы, а соображением возможности, создавало не право, а только временное положение. Такой взгляд держался еще при Петре Великом и решительно выражен крестьянином Посошковым в его книге О скудости и богатстве, где он пишет, что помещики владеют крестьянами временно, «а царю они вековые». Стало быть, на крепостное крестьянство смотрели как на поместные земли: это — государственное достояние, уступленное на время частным лицам и учреждениям. Но как могло правительство даже временно так доверчиво подчинить частному интересу труд огромной массы населения, которым питалось государство? Здесь недальнозоркое правительство опиралось на наличное положение дел, созданное частью законодательством, частью фактическими отношениями прежнего времени. Издавна многие землевладельцы получали право судить своих крестьян во всех делах, кроме важнейших уголовных — душегубства, разбоя и татьбы с поличным. Мы видели также, что уже в XVI в. землевладелец становился посредником между своими крестьянами и казной в делах о казенных платежах и иногда платил подати за них.

В XVII в. отдельные местные явления стали обычными общими отношениями. С переписи 1620-х годов к судебной власти владельца присоединился еще полицейский надзор за крестьянами, которые за ним были записаны. С другой стороны, хозяйственный быт владельческих крестьян посредством ссуд, льгот, изделий и оброков так перепутался с барским хозяйством, что здесь обеим сторонам стало трудно разграничиться. В столкновениях владельческих крестьян со сторонними людьми, особенно в поземельных спорах, землевладелец, естественно, становился впереди своих крестьян, как собственник спорного предмета. Уложение только отмечает как общий, давний и привычный факт своего времени, что «за крестьян своих ищут и отвечают они же, дворяне и дети боярские, во всяких делех, кроме татьбы и разбоя и поличного и смертных убийств»; значит, землевладельцы представляли своих крестьян в тех судных делах с посторонними, в которых сами судили своих крестьян. Вотчинный суд, полицейский надзор и ходатайство по делам своих крестьян были судебно-административные отправления, в которых землевладелец заменял правительственного чиновника, и имели значение скорее обязанностей, чем прав.

А. Васнецов. Воскресенский мост в XVII веке. Охотный ряд у Иверских ворот.

К этим трем функциям, восполнявшим недостаток правительственных орудий, прибавилась четвертая, направленная к обеспечению казенного интереса. Крестьянская крепость была допущена под условием, чтобы тяглый крестьянин, став крепостным, не переставал быть тяглым и способным к государственному тяглу. Крестьянин тянул это тягло со своего тяглого участка за право земледельческого труда. Как скоро крестьянский труд был отдан в распоряжение владельца, на последнего переходила обязанность поддерживать его тяглоспособность и отвечать за его податную исправность. Это делало землевладельца даровым инспектором крепостного труда и ответственным сборщиком казенных податей со своих крестьян, а эти подати превращало для крестьян в одну из статей барского тягла, как крестьянское хозяйство, с которого шли эти подати, входило в состав барского имущества. За беглых крестьян владелец платил подати до новой переписи. Уложение признает уже установившимся порядком правило «имати за крестьян государевы всякие поборы с вотчинников и помещиков», а за держание беглых назначает одно общее взыскание с приемщика как за государевы подати, так и за вотчинниковы помещичьи доходы «по десяти рублев на год».