— Я никогда не хотел играть на твоих чувствах. Поверь, это было бы нечестно… До тебя я не жил, а существовал, как одинокое, всеми забытое дерево в пустыне. Но, когда ты вошла в мою жизнь, я понял, что находился в кромешной тьме и только теперь в мой мрачный мирок заглянуло солнце и наполнило его долгожданным светом. Кроме тебя только один человек на земле дарил мне это счастье…
— Жена?
Блайт знала точно: потеря этой женщины оставила неизгладимый след в душе Джаса. Как ей только в голову могло прийти, что он решится перечеркнуть прошлое и пустить в свое сердце другую?
— Нет. — Он вздохнул, помолчал и наконец с трудом вымолвил: — Моя дочь.
11
— Твоя… дочь? — ошеломленно переспросила Блайт.
— Ее звали Корой. — Голос Джаса огрубел и стал хриплым, но он продолжил: — Она была с Шелли, когда пьяный водитель, несшийся навстречу, пересек сплошную полосу и врезался прямо в их машину.
Блайт слушала, раскрыв рот, не в силах вымолвить ни слова.
— Шелли скончалась мгновенно, — сказал Джас и отвернулся, предоставив слушательнице наблюдать свой беспристрастный, словно высеченный из камня, профиль. — Кора умерла несколькими днями позже… у меня на руках. — Он замолчал, набрал в легкие побольше воздуха и уставился немигающим взглядом в океанские дали: — Некоторые пытались меня убедить, что это даже к лучшему.
— Из-за того, что она была сильно покалечена? — встряла Блайт.
— Нет. — Он выждал длинную паузу, затем продолжил. — Кора родилась с болезнью Дауна. Это нас, конечно, шокировало. Но когда я впервые взял ее на руки… этот маленький комочек… мою дочь, мою плоть и кровь, такую крошечную и беззащитную… с той минуты я полюбил ее беззаветно!
Тугое кольцо страха, все эти дни державшее Блайт в плену, начало постепенно ослаблять хватку. Она с облегчением ощутила, что дышит свободнее.
Джас провел ладонью по лицу, задержался на переносице и задумчиво потер ее указательным пальцем. Его голос звучал тихо и монотонно:
— Сначала Шелли не могла себя заставить даже смотреть на девочку, отказывалась кормить. Она все повторяла, что следует немедленно отдать ребенка в приют и попытаться родить нормальных детей, потому что врачи не обнаружили у нас никакой патологии. Но я… я не мог бросить нашу малышку.
— Должно быть, впоследствии твоя жена передумала?
— С нами поговорили, объяснили, какую помощь можно оказать больному ребенку, и я принял решение: мы забрали девочку домой.
— А что Шелли?
— Сначала злилась на себя… Злилась, потому что родила ненормального ребенка. Потом — на меня за то, что не дал ей забыть об этом кошмаре и не хотел других детей. Вообще-то я не собирался тебе об этом рассказывать…
Да мы просто никогда не были так близки, горестно подумала Блайт. Я была милым развлечением, слабой утехой в твоем горе, чем-то второстепенным после любимой работы. Не той, которой ты мог бы открыть свои самые потаенные секреты, не той, с которой можно разделить горечь утраты.
— Продолжай, пожалуйста, — мягко попросила она.
— Ты уверена, что хочешь?..
— Продолжай!
— Шелли стала творить с Корой чудеса, хотя ей пришлось изрядно повозиться. К шести годам девочка уже могла самостоятельно одеваться, следить за собой и от сверстников в умственном развитии отставала лишь на пару лет. Она была… — Он замолчал и откашлялся. — Она была счастливым любвеобильным ребенком с широкой улыбкой. И мы, конечно, любили нашу дочь.
И это еще сильнее сближало вас, подумала Блайт.
— Мне казалось, успехи в воспитании больного ребенка давали Шелли какую-то компенсацию…
— Компенсацию в чем?
— В том, что она ошиблась в выборе мужа.
— Ошиблась? — У Блайт перехватило дыхание. — Будучи замужем за тобой Шелли еще выказывала недовольство?
Он изобразил на лице некое подобие улыбки.
— Возможно, прожив со мной несколько лет, ты тоже была бы сыта по горло моей одержимостью математикой, да и мной самим.
— Неужели у нее хватало наглости тебе об этом прямо говорить? — задохнулась Блайт.
— И не раз. Ты знаешь, я немногословен. Меня воспитали в доме, где детям не разрешалось иметь собственное мнение, а тем более высказывать его вслух. Поэтому я погрузился в мир чисел, а это интересует не очень многих.
— И ты ее любил! — с горечью воскликнула Блайт. Она не понимала, как Шелли могла быть такой жестокой.
Джас сидел неподвижно, словно не расслышав ее слов. Прошло несколько минут.
— Я обожал Шелли. Было невозможно ее не любить. До нашей встречи я не знал, что такое любовь… — Он рассеянно чертил пальцем ноги по песку. — Она была первой, кто признался мне в любви. До этого я не слышал подобных нежных слов ни от кого, даже от родной матери.
Естественно, он жаждал любви! Он был готов броситься к любому, кто ласково посмотрит на него!
— Многие мои однокурсники нашли высокооплачиваемую работу, и Шелли ждала от меня того же. Жизнь преподавателя — чтение лекций, занятия со студентами, проверка домашних заданий, кропотливая работа над каким-нибудь новым проектом — все это казалось моей Шелли смертельно скучным, а значит, скучным был и я… Она общалась с нашими однокурсниками, сделавшими более успешную карьеру, вращающимися в самых престижных кругах. Видит Бог, она заслужила эту яркую жизнь, эту крупицу счастья, которая хоть на миг отвлекала ее от забот о Коре.
— А как жил ты?
— Я, как правило, оставался дома и присматривал за дочкой. Шелли не возражала; когда мы ходили куда-нибудь вместе или принимали гостей у себя, она просила меня не докучать окружающим разговорами о моей работе.
— Но ведь это вовсе не скучно! — взорвалась Блайт. — Мне с тобой ни минуты не было скучно!
Джас посмотрел на нее внимательно, и сардоническая усмешка исказила его губы.
— А прошлой ночью?
— Прошлой ночью?
— Да, когда я признался в своем успехе. Казалось, ты изо всех сил прикидываешься радостной и заинтересованной. Но потом мы поцеловались, и я усомнился в своих подозрениях. А утром ты меня бросила…
— О, Джас…
— Шелли частенько говорила, что работа для меня важнее, чем жена. И в каком-то смысле была права. Я действительно находил в науке больше радости… Я хотел любить и быть любимым… Я завидовал друзьям. В течение многих лет я наблюдал за счастливыми парами, семьями, пытался понять, что стоит за их любовью. Но мне казалось, что я просто не способен на настоящую любовь, что я могу утолить лишь сексуальный голод. А наши с Шелли отношения строились именно на сексе, но и эти радости вскоре приелись. Она находила утешение в объятиях других мужчин, но я никогда не вмешивался, не упрекал, не устраивал сцен. Я пытался любить ее, но не смог…
— Но Кору-то ты любил, — напомнила Блайт.
Его лицо заметно оживилось.
— Ради нее я был готов на все.
— Смог бы ты бросить свою работу?
