увидели могилу в тени утеса. Сучковатый кол был вбит в нее, а на нем висела окровавленная голова. Черты лица ее были очень бледны, но в то же время не были тронуты тлением.
Мы с Хобхаузом спешились.
— Невероятно, — сказал Хобхауз, уставясь на голову, как на археологическую редкость. — Это какое-то крестьянское суеверие, я полагаю. Интересно, что бы это могло значить?
Я содрогнулся и закутался плотнее в свой плащ. Уже темнело, и дождь усиливался.
Хобхауз, чья вера в сверхъестественное начиналась и кончалась за кружкой пунша, все не мог оторвать глаз от проклятой головы. Я тронул его за плечо.
— Пойдем, — позвал я, — надо убираться. Позади нас албанцы кричали на проводника.
— Он надул вас, — поведали они нам. — Это не та дорога. Она ведет в Ахерон!
Я кинул взгляд на Хобхауза. Он повел бровями. Нам обоим было знакомо это название. По древнему поверью, Ахерон был рекой, по которой проклятые души плыли в ад. Если именно он лежал перед нами, то это значило, что мы намного отклонились от дороги, ведущей на Янину.
— Это правда? — спросил я проводника,
— Нет, нет, — уверил он. Я обернулся к албанцам.
— С чего вы взяли, что мы едем к Ахерону? Один из них показал на кол и произнес одно лишь слово, которое было мне незнакомо:
— Vardoulacha.
Лорд Байрон прервал рассказ. Он медленно повторил слово по слогам:
— Vardoulacha. Ребекка вздрогнула.
— Что это значит?
Лорд Байрон улыбнулся.
— Как вы догадались, я задал охраннику тот же самый вопрос. Но он настолько обезумел от страха, что толку от него было мало. Он все повторял это слово: «Vardoulacha… Vardoulacha… Vardoulacha». И вдруг, крикнув мне: «Господи, мы должны поворачивать назад!», он посмотрел на своих помощников и погнал лошадь вверх по дороге в обратную сторону.
— Что, черт возьми, с ними происходит? — спросил Хобхауз, наблюдая, как два албанца последовали за своим товарищем. — Мне казалось, что эта чернь намного храбрее.
Где-то вдали прогремел гром, и над неровным силуэтом горы Сули показался первый зигзаг молнии. Флетчер начал ныть.
— Проклятие, — промолвил я. — Почему мы, как все нормальные путешественники, не поехали в Рим?! Я развернул коня.
— Ты, — сказал я, указывая на проводника, — ни шагу отсюда.
Хобхауз уже скакал назад по дороге. Я присоединился к нему. Каких-то десять минут мы ехали под дождем. Черные тучи нависли над нами, отчего вдруг сделалось темно, как ночью.
— Байрон, — прокричал Хобхауз, — где эти трое?
— Какие трое?
— Ну те три головореза, куда они подевались, ты их видишь?
Я напряженно всматривался сквозь плотную стену дождя, но все, что я смог разглядеть, были только уши моей лошади.
— Черт бы их всех побрал, — пробурчал Хобхауз, вытирая свой нос. — Эх, добраться бы мне до этих парней, я бы с ними поговорил… — Он взглянул на меня. — Только бы нам выбраться отсюда…
В это мгновение моя лошадь подалась назад и встала на дыбы, дрожа от страха. Молния осветила дорогу, и я крикнул:
— Погляди туда!
Мы не спеша подъехали к трем лежащим на земле телам. У всех троих были перерезаны глотки, но больше мы ничего не могли разглядеть. Я взял горсть земли с ближайшей скалы и бросил ее на мертвецов. Мы молча наблюдали, как потоки воды смыли эту землю.
Вдалеке, приглушенный шумом ливня, раздался глухой крик. Какой-то миг мы еще слышали его, затем он затих. Мы погнали лошадей вперед, и я чуть было не наехал на четвертый труп, а вскоре мы обнаружили и двух других охранников. Горло у того и у другого также оказалось вспорото. Я спешился и склонился над одним из них, чтобы исследовать рану. Густая багряная кровь осталась на моих пальцах. Я обернулся к Хобхаузу.
— Они, похоже, все еще поблизости, — сказал он, осматриваясь по сторонам, — где-то здесь.
Мы прислушались. Но единственное, что мы смогли услышать, был шум дождя.
— Ну и дела, — промолвил Хобхауз.
— Да, — согласился я.
Мы вернулись к тому месту, где оставили Флетчера и проводника. Проводника, разумеется, не было, Флетчер же яростно молился своему Богу. Мы с Хобхаузом, будучи уже вполне уверены во враждебности Всевышнего по отношению к нам, решили, что ничего не остается, кроме как продолжить путь в надежде найти укрытие раньше, чем кинжал разбойника настигнет нас. Мы направились к Ахерону. Молния сверкала позолотой в потоках ливня, который небесным проклятием обрушивался на нас. Один раз нам показалось, что впереди мелькнула шапка пастуха, но, подъехав поближе, мы увидели, что это всего лишь турецкое надгробие с высеченным на нем греческим словом, что значит «Свобода».
— Спасибо, что нам еще обрезания не сделали, — прокричал я Хобхаузу.
— Да, уж, — кивнул он, — эта дьявольская страна так и кишит дикарями. И зачем я покинул Англию?!
Лорд Байрон остановил рассказ и улыбнулся своим воспоминаниям.
— Хобби всегда был горе-путешественником.
— Но о вас этого не скажешь, — заметила Ребекка.
— Вы правы. Какой толк стремиться в чужие страны и после жаловаться, что они не похожи на Риджент-парк?
— Но в ту ночь…
— О нет, — лорд Байрон покачал головой. — Может, вы и сочтете это странным, но опасности, какого бы рода они ни были, всегда вдохновляли и укрепляли мой дух. Нет на земле ничего страшнее тупой скуки. Но там, в горах, когда каждую минуту мы ожидали нападения разбойников, воистину мы испытали возбуждение, которое нелегко забыть.
— И все же вы забыли его?
— Да, — лорд Байрон нахмурился, — да, в конце концов оно ушло из моей памяти. Чувство страха осталось, но и оно потеряло свою прелесть, отступив перед скукой, и Хобхауз тоже не мог не чувствовать этого.
Чем дальше мы продвигались, тем сильнее мы это ощущали, страх становился почти физическим и подобно дождю орошал наши головы. Его эманация поглощала весь наш боевой дух. Флетчер снова начал бормотать свои молитвы.
Вдруг Хобхауз выпрямился в седле.
— Там, впереди, кто-то есть, — сказал он, указывая на пелену утихающей бури. — Видите?
Я посмотрел туда, но увидел лишь очертания фигур.
— Ты куда? — спросил Хобхауз, когда я пришпорил коня.
— Ну а что нам еще делать? — ответил я ему. Легким галопом я поскакал в дождь.
— Эй, там! — прокричал я. — Слышите меня? Нам нужна помощь! Эй!
Ответа не последовало, только вода шумела о камни. Я огляделся. Кто бы они ни были, те силуэты, но их и след простыл.
— Эй, — вновь позвал я, — пожалуйста, отзовитесь!
Я привстал в седле. Впереди что-то едва слышно прогромыхало и тут же опять затихло. Я заерзал, чувствуя, как страх парализует меня, проникая в каждую клетку моего тела.
Внезапно кто-то схватил мою лошадь за узду. Я посмотрел вниз, в смятении взявшись за ружье, но, прежде чем я смог высвободить его, человек, державший мою лошадь под уздцы, вскинул руки и прокричал греческое приветствие. Я тоже приветствовал его, опустился в седло и рассмеялся с облегчением. Незнакомец внимательно осматривал меня. Это был старик с седыми усами и хорошей осанкой. Он назвался
