Профессор Джьоти почесал нос.
— Знай врага своего, — сказал он.
— Но… послушайте… ради Бога… Откуда?
Профессор распрямился во весь рост.
— Шри Сингх знает все, — гордо заявил он.
Я неверяще таращился на него, нисколько, скажу вам, не смущаясь своего изумления.
— Боже ж ты мой! — прошептал я, понимая, как я недооценил этого человека.
Даже сейчас, тридцать лет спустя, воспоминание о моем презрении к нему заставляет меня краснеть, ибо, вне сомнения, профессор оказался одним из самых отчаянных храбрецов, каких мне только доводилось встречать, а в свое время я знавал многих славных вояк. Размыкая мои наручники, профессор рассказал, что несколько дней инкогнито находился в Каликшутре и что местные приняли его за одного из себе подобных. Он видел, как мы дрались на стене, и, когда нас схватили, позаботился о том, чтобы нас не заразили смертельной болезнью. А потом, прикинув, что старший сержант Кафф — самый сильный из нас, он оставил его прикованным там, где стена была наиболее слаба, и у его ног положил ключ от наших оков.
— Тогда я не мог вас освободить, — объяснил он, — ибо, как вы сами убедились, эти несчастные сильнее всего по ночам. Днем же совсем другое дело. К счастью, — сказал он, стряхивая цепи с моих запястий и оглядывая камеру, — все прошло так, как я рассчитывал.
— Но, Хури, — вступил Элиот, — если вы все это время были среди этих людей, почему они так и не обнаружили вас? Ведь болезнь дает им возможность чуять человеческую кровь.
Профессор Джьоти засмеялся:
— Сколько раз я говорил вам, что там, где наука бессильна, за дело берется фольклор.
Глаза Элиота засверкали, как у ястреба.
— Продолжайте.
— Вы сейчас чуете меня? Как вы считаете, от меня изрядно несет?
— Да. От вас пахнет, как от браминов, что обычно живут у подножия гор.
— Это потому, что я сидел у их ног и учился у них.
Профессор снял с пояса сумку и открыл ее. Как только мы заглянули в нее, нам в ноздри ударила нестерпимая вонь. Я увидел что-то напоминающее труху растения, белую и влажную, после чего отвернулся, не в силах больше выносить смердения. Но Элиот настолько заинтересовался, что сунул палец в сумку и вынес месиво на свет.
— Что это? — спросил он.
— Большая редкость, высоко ценится в деревнях Востока. По-английски это растение называется «киргизское серебро».
— А есть у него научное наименование? — нахмурился Элиот.
— He слышал о таком[4]. И вообще, по-моему, об этом растении знают лишь брамины. — Профессор тряхнул головой и улыбнулся. — Потрите этой штукой лоб.
Элиот повиновался.
— Ну вот, — сказал профессор. — Теперь эти существа не смогут вас учуять. Легенда старая, но, как я доказал, весьма правдивая.
Он снова раскрыл сумку.
— Все вы должны намазаться этим. Нет, погуще, погуще, — пояснил он, когда я слегка мазнул себя по щеке. — Иначе… иначе у нас не будет никакой надежды выбраться отсюда.
К этому времени все мы освободились от своих оков и были готовы повиноваться приказам профессора. Однако перед уходом Элиот настоял на том, чтобы осмотреть всех нас. Я спросил его, что он ищет.
— Следы укусов или царапины, — ответил доктор, внимательно рассматривая мою грудь.
— Но ведь если бы болезнь проникла в нашу кровь, мы бы уже знали об этом.
— Необязательно, — вмешался профессор Джьоти. — Все зависит от силы духа жертвы. Я знал человека, продержавшегося почти две недели.
— Две недели? Боже милостивый! И кто же это был?
— Разве вы не помните? — удивился профессор Джьоти. — Ведь полковник Роулинсон упоминал вам о нем.
— Ну конечно! — вскричал я, щелкая пальцами. — Тот агент, ну, который…
— Застрелился. Да, капитан, — кивнул профессор Джьоти и пристально взглянул мне в глаза, — Это был мой брат.
Он опустил голову, повернулся и вышел из камеры. Я не пытался последовать за ним, но сочувствовал ему. Значит, его брат был таким же храбрецом. «Замечательная пара, — подумал я. — Да, замечательная пара!»
Мы вновь встретились с профессором, когда Элиот признал всех нас здоровыми. Темница наша располагалась под землей и, выбираясь по ступенькам на дневной свет, — а я уж думал, что никогда не увижу солнце, — я сразу узнал, куда дикари привели нас. Позади высился разрушенный храм, через который мы пришли накануне ночью, а впереди возвышались гигантские статуи и пустой трон. Оттуда несло запекшейся кровью, и там кишели мухи. Я взглянул на трон — кровь и внутренности на нем казались куда свежее, чем то, чего я коснулся предыдущей ночью. Все мы невольно зажали руками рты.
— Что это? — ненароком спросил старший сержант.
— Останки жертв, принесенных прошлой ночью, — медленно проговорил Элиот. — Посмотрите туда… — Он указал на огромную золотую чашу. — Помните ее? В нее собирали останки. Угощение для Кали.
Он повернулся к профессору:
— Верно, Хури? Этот пустой трон — трон Кали, не так ли?
Профессор Джьоти вскинул голову:
— Мы можем так предполагать… — 0н обвел рукой статуи шести женщин. — Хотя взгляните на эти фигуры. Согласно легендам горцев, они охраняют святыню богини, охраняют в отсутствие своей владычицы, а когда она возвращается, стражницы пропадают. Хорошо, что они здесь. Это дает основание предположить, что сама Кали отсутствует…
— Послушайте, старина, — запротестовал я. — Вы так говорите об этой женщине, что можно подумать, будто она существует в действительности.
— Действительность? — профессор улыбнулся и развел руками. — А что мы понимаем под «действительностью»?
— Черт меня побери, если я знаю. Вы профессор, вы нам и скажите.
— Если Кали существует — если, — голос его дрогнул, — то тогда она — нечто ужасное. Нечто вне человеческого понимания.
Некоторое время мы молча смотрели на профессора, затем старший сержант вежливо прокашлялся.
— И эта леди, если ее здесь нет…
— Да?
— Тогда, сэр, где же она может быть?
— А-а, — пожал плечами профессор. — Это, совершенно другой вопрос. Но сейчас ее тут нет, и это самое важное. Так что, — вдруг рассмеялся он, — в путь, друзья. Давайте воспользуемся нашим преимуществом и покинем это место как можно скорее.
И мы отправились в путь. Казалось, все вокруг заброшено, но, как и раньше, мы шли с осторожностью — хоть нас и нельзя было учуять, нас можно было увидеть. Мы шли довольно бодро, и Элиот, как я заметил, вскоре начал отставать.
— В чем дело, старина? — спросил я его.
— О, ничего, — ответил он, — только вот нога меня беспокоит.
Я взглянул на его ногу. Копье, видимо, оставило довольно глубокую и болезненную рану. Но доктор уверил меня, что все в порядке, и мы продолжили путь, хотя Элиот шел все медленнее и медленнее. Наконец он рухнул, и, вновь осмотрев его рану, я понял, что она гораздо серьезнее, чем он сам считает. Было совершенно ясно, что некоторое время он не сможет идти дальше.
По этому поводу мы созвали краткий военный совет. Будучи отважным человеком, Элиот просил нас
