всеми нами. Моей страстью было знание, а удивление было постоянным состоянием моего разума. Лайлу я любила, ибо мне казалось, что и у нее такие же черты характера, только многократно усиленные, так что она всегда побуждала меня дерзать и восхищала меня. Мы покинули Испанию, скитались по всему миру два… три… не знаю сколько веков. Но всегда возвращались в ее любимое прибежище, в королевство среди гималайских вершин, которое было ее настоящим домом и которое, как вы сами убедились, она всегда будет защищать. Другие места она всегда покидает — империи, города, различные скопища людей, — но Каликшутру никогда. Она, а вместе с ней и я, слишком долго там прожили.
— Да, — воскликнул я, вдруг вспоминая, — я видел вас, в виде статуи, в храме в джунглях. Вы стояли у ее трона… Правда, когда статуя была сделана… вы уже, по-видимому, были превращены…
— Да, — кивнула она с улыбкой печальной и полной насмешки над собой. — Так, в конце концов, и случилось. Я наскучила Лайле. — Сюзетта помедлила. — Так же как и она мне. Я сказала, что хочу уйти. Ее вечные требования развлечений стали утомлять меня. Я устала от игр, мне хотелось чего-то иного… И, уходя, я сказала ей, что она как ребенок… — Сюзетта замолкла. — Но она все-таки достала меня. Мне не удалось убежать от нее.
— Так вы тоже пленница?
Сюзетта не ответила.
— Вы можете уйти, если захотите? — выспрашивал я. — Я имею в виду ваши силы… вас нельзя остановить?
Сюзетта отвернулась и взглянула на звезды. Мы взбирались по лестнице к стеклянному куполу и вот прошли сквозь него, оказавшись снаружи, в ночи.
— Взгляните же! — прошептала она, и я взглянул.
Она вновь стала маленькой девочкой. Я пытался разглядеть женщину за косичками, ленточками, нарядным платьицем. Но она исчезла. Я вдруг вспомнил существо из лодки. Его прошлого я тоже не разглядел, когда смотрел на него на реке. Я нахмурился, и на лбу у меня выступил пот.
Вглядываясь в алое свечение распростершегося предо мною Лондона я почувствовал, что легким ветерком мне навеялось покалывание гнева. Симптомы моего собственного превращения начинали возвращаться ко мне.
— Мне надо идти обратно, — проговорил я, поскользнулся, и Сюзетта с улыбкой поддержала меня под руку.
Мы прошли в дверь, и гнев во мне сразу затих. Я взглянул на Сюзетту и опять увидел женщину.
— Значит, бежать нельзя, — прижался я лбом к стеклу. — Никогда!
— Вы можете уйти, — ответила Сюзетта, — но вы никогда не уйдете от того, во что она вас превратила.
— И так со всеми нами? Здесь, в этой тюрьме?
— В тюрьме? Вы считаете это тюрьмой?
— Разве нет? Тогда что же это?
Сюзетта пожала плечами:
— То, что вам обещали, то, чего, в конце концов, вы так отчаянно искали: убежище от законов вероятности, где человеческая наука больше не применима. Разве не к этому вы стремились? Вы добились своего.
Сюзетта помолчала, глядя на купол света над нашими головами, на сверкание звезд.
— Где бы в мире она не жила, — тихо проговорила она, — Лайла воссоздает такое измерение для себя. Все вокруг нас конечно, но здесь, где мы живем, — бесконечность.
— Да, — проследил я за ее взглядом и поежился. — Бесконечность в норе между стен склада.
— Вас это расстраивает? Почему?
— Очень мне напоминает, — я помедлил, — ловушку муравьиного льва, охотящегося за добычей.
Она приподняла бровь:
— Почему муравьиного льва, доктор?
— Вспомните, — иронически улыбнулся я, — личинка его выкапывает нору, в которую заманиваются любознательные муравьи. И там ими питается, высасывает из них все соки и отбрасывает в сторону оставшиеся от них панцири. Что же ждет здесь, как не такая же ловушка? Челюсти распахнуты, и в них забредают муравьи… Муравьи, вроде этих несчастных из опиекурильни.
— Не разделяю вашего возмущения. Трудно сочувствовать судьбе муравьев.
— Так я прав? Опиумный притон служит краем ловушки?
Наступило длительное молчание.
— Да, — наконец созналась Сюзетта. — Именно так.
— А Подидори?
Глаза ее сузились:
— А что Подидори?
— Он — хранитель ловушки. Значит, он не является частью коллекции Лайлы, одним из ее трофеев?
— Полидори? Нет. — Сюзетта холодно взглянула на меня и рассмеялась. — Она бы никогда не выбрала его себе в любовники.
— А почему здесь Шарлотта Весткот?
— Шарлотта Весткот не живет здесь, она всего лишь инструмент.
— Разве?
— Она никогда не была с Лайлой. Нам потребовалась жена для сэра Джорджа, вот и все. Конечно же, англичанка. Так что мы захватили Весткотов на горной дороге. Мать была чересчур безобразна, и мы съели ее. Но из Шарлотты Весткот получился хорошенький вампир. Кроме того, она, умна, как раз это нам и было нужно, и в ней живет примечательная, немедленно проявившаяся склонность к пороку.
— Это ясно, — согласился я. — А Полидори? Что он делает в этом зверинце? Лайла тоже сделала из него вампира?
— Нет, доктор, это не она. И вы хорошо знаете.
— А кто? Лорд Байрон?
Сюзетта наклонила голову.
— Так вот чем здесь занимается Полидори… Вендетта, кровная месть против лорда Байрона и всего клана Рутвенов?
— Как я понимаю, у его сиятельства свои соображения касательно убийства тех, кто с ним одной крови. Полидори любит посылать его потомков к нему, чтобы напомнить лорду Байрону, какое он чудовище. Артур Рутвен был одним из этих потомков. Так что, как ответ на ваш первоначальный вопрос, надо признать, что у Полли и Лайлы были в некотором роде общие цели.
— Но Артур Рутвен давным-давно мертв. Люси, его сестра, до сих пор жива… Скажите, Сюзетта, у Полидори и Лайлы до сих пор… общие цели?
— Доктор, — подняв руку, улыбнулась Сюзетта, — я и так уже ответила на многие ваши вопросы. Игра закончена… И вы проиграли, доктор. Утешьтесь этим. Будьте спортсменом.
С этими словами она ушла. Я тоже спустился по лестнице, размышляя над тем, что узнал от Сюзетты. И вдруг с волнением почувствовал, что мой разум становится почти прежним — острым и решительным. Да, я проиграл. Я опоздал. Но сейчас я играю не за себя.
Ясно, что ключ к загадке у Полидори. Моя беседа с Сюзеттой подтвердила подозрение, о котором я размышлял ранее, — мир Лайлы был ни чем иным, как норой, вырытой в кирпичных стенах склада, и вход в эту нору вел через лавку Полидори. Через нее заманивались наркоманы, через нее прошли
