мы [Ливингстон и его жена] приехали к ним с намерением поселиться среди них, то купили себе под сад небольшой участок земли, хотя совершать покупку в стране, где сама мысль о покупке вообще являлась новостью, едва ли было необходимо. Полагалось просто, чтобы мы попросили себе подходящее место и заняли его, как это делает всякий, принадлежащий к их племени. Но мы объяснили им, что хотели бы избежать споров из-за этого участка в будущем, когда он будет представлять собою ценность или когда у власти будет какой-нибудь неразумный вождь, который может заявить претензию на все здания, сооруженные нами с большим трудом и затратами. Эти аргументы были признаны удовлетворительными. За участок земли было отдано мануфактуры приблизительно на 5 фунтов стерлингов; кроме того, мы пришли к соглашению о предоставлении нам такого же участка земли во всяком другом месте, куда племя баквейнов может переселиться. Подробности этой сделки звучали весьма странно для слуха туземцев, но, несмотря на это, они охотно на все согласились.
По отношению к ним мы держали себя просто, как поселенцы, не проявляя никакого стремления к власти или контролю. Мы действовали на них только путем убеждения; занимаясь обучением их и в частной беседе и публично, я хотел, чтобы они поступили так, как подскажет им их собственная совесть. Мы никогда не хотели, чтобы они поступали правильно только в угоду нам, и не намеревались порицать их, если они поступали дурно, даже если мы сознавали всю неразумность такого отношения к ним. Мы убедились в том, что наше обучение благотворно действовало на людей, пробуждая в них новые и лучшие стремления. Мне положительно известно пять случаев, когда, благодаря нашему влиянию на общественное мнение, была предотвращена война; а когда в отдельных случаях мы не имели успеха, то эти люди поступали не хуже, чем до нашего прибытия в их страну. Подобно всем африканским народам, баквейны проявляют необычайную остроту и смышленность, когда дело идет об их житейских делах и интересах. Ко всему, что находится вне сферы их непосредственного наблюдения, их можно назвать индифферентными и тупыми, но в остальных вещах они обнаруживают больше понимания, чем его можно встретить у наших необразованных крестьян. Они необычайно хорошо знают все, что касается коров, овец, коз, и точно знают, какого рода корм нужен каждой породе скота; для посева различных злаков они с полным знанием дела выбирают строго соответствующие разновидности почвы. Они хорошо знакомы с особенностями диких животных. Они прекрасно осведомлены также в руководящих принципах своей текущей политики.
Место, на котором мы поселились среди баквейнов, называлось Чонуане. В первый же год нашей жизни там случилась такая засуха, которая время от времени случается даже в самых благоприятных местностях Африки.
Вера в способность или власть вызывания дождя посредством колдовства есть одно из наиболее укоренившихся верований в этой стране. Вождь Сечеле славился между туземцами как «дождевой доктор», и сам он слепо верил в это. Он часто уверял меня, что для него гораздо труднее отказаться от веры в это, чем во что-либо другое. Я сказал ему, что единственно возможным способом орошения садов было бы проведение канала от хорошей непересыхающей реки. Эта мысль была немедленно принята, и скоро весь народ двинулся к р. Колобенг за 40 миль. Канал был проведен. В течение первого года этот эксперимент дал блестящий результат. За мою помощь, оказанную баквейнам при постройке четырехугольного дома для их вождя, они соорудили канал и плотину. Под моим наблюдением они построили также собственную школу. Наш дом на р. Колобенг, давшей название поселку, был третьим по счету, сделанным моими руками. Один туземный кузнец научил меня сваривать железо, и, совершенствуясь в этом, так же как и в плотничестве и в садоводстве, – благодаря отрывочным сведениям в этой области, полученным мною от мистера Моффета, – я стал искусным почти во всех ремеслах, а так как моя жена могла делать свечи и мыло и шить одежду, то мы достигли почти всего, что можно считать необходимым для благоустройства семьи миссионера в Центральной Африке, именно, чтобы муж был мастером на все руки вне дома, а жена – тем же самым внутри дома.
Порт-Элизабет – исходный пункт первого путешествия Ливингстона
На втором году снова не выпало ни одного дождя. На третий год последовала такая же необычная засуха. За два года не выпало 10 дюймов [25 см] осадков. Река Колобенг иссякла, погибло такое множество рыбы, что отовсюду сбежались на небывалое пиршество гиены, но они не в состоянии были уничтожить массы гниющей рыбы. Около берега в тине был найден среди своих жертв старый большой крокодил. Четвертый год был таким же неблагоприятным; для полевых посевов не было достаточно дождя. Хуже этого не могло быть ничего. Все глубже и глубже копали мы на дне реки по мере того, как вода в ней уходила дальше в землю; мы старались добыть хоть немного воды, чтобы спасти фруктовые деревья для лучших времен, но напрасно. Иглы, месяцами лежавшие на воздухе, не ржавели, и смесь серной кислоты с водой, употребляемая для батареи, вся испарялась в воздух, вместо того, чтобы впитывать воду в себя, как это происходило бы у нас в Англии. Все листья на туземных растениях поникли, стали вялыми и сморщились, хотя и не засохли, а листья мимозы в полдень оставались закрытыми, что бывает обычно только ночью. В разгаре этой ужасной засухи странно было видеть крошечных муравьев, снующих всюду с присущей им быстротой. В самый полдень я ввел шарик термометра в глубь почвы на 3 дюйма [7,5 см] и увидел, что ртуть стоит на 132–134° [49,7—50,4 °C]; если на поверхность почвы положить какого-нибудь жука, то он несколько секунд бегает туда-сюда и подыхает. Но этот ужасный зной только усилил энергию длинноногих черных муравьев; они никогда не утомляются; кажется, будто органы их движения одарены такой же неутомимостью, какую физиологи приписывают работающей без устали сердечной мышце человека. Где же эти муравьи достают себе влагу? Для того чтобы наш дом был недоступен для термитов, он был построен на твердом железистом конгломерате, но, несмотря на это, они все-таки появились; в эту знойную пору каждый из них был способен каким-то образом увлажнять почву и делать замазку для постройки своих галерей; это делается ими всегда ночью (чтобы их не могли заметить птицы в то время, когда они всюду снуют в поисках излюбленной ими растительной пищи). Когда мы вскрыли внутренность жилища термитов, то оно, к нашему удивлению, оказалось тоже увлажненным. И, однако, кругом нигде не было ни единой росинки, и у термитов не могло быть также подземного хода к речному руслу, находившемуся в 300 ярдах [275 м] от дома, так как дом был построен на камне.
Дождь все не выпадал. Поведение негров во время этой засухи было замечательным. Женщины расстались с большей частью своих украшений, чтобы купить на них зерно у более счастливых племен. Дети бродили всюду в поисках съедобных луковиц и корней, а мужчины занимались охотой. Около источников близ р. Колобенг собралось очень много диких животных – буйволов, зебр, жирафов, цессебе, кам, антилоп, носорогов и т. д., и для ловли их в прилегающих к источникам местностях были устроены специальные ловушки, называемые «хопо».
Хопо состоит из двух изгородей, поставленных одна к другой под углом в форме римской цифры V, причем ближе к суживающемуся углу эти изгороди делаются толще и выше. В самом углу они не соединяются вплотную, а образуют узкий проход длиною в 50 ярдов [45 м], заканчивающийся обрывом в яму; глубина ямы – 6–8 футов [до 2,5 м], а длина и ширина ее – 12–15 футов [до 4,5 м]. Края ямы покрываются настилом из бревен и особенно тщательно – ближе к проходу, там, где животные должны в нее падать, а также в дальнем конце, где они могут пытаться выбраться из ямы. Бревна, таким образом, образуют навес, частично закрывающий яму с краев, и благодаря этому навесу уйти из ямы почти невозможно. Зияние ямы тщательно маскируется зеленым тростником, что делает его совершенно незаметным. Изгороди нередко делаются около мили в длину; и приблизительно на столько же отстоят друг от друга их концы. Выходя на охоту, все племя образует кольцо вокруг местности, прилегающей к широкому проходу между концами обеих изгородей, и охотники, сближаясь друг с другом, обязательно оцепляют в замкнутом таким образом пространстве большое количество диких животных. Когда люди, образующие кольцо оцепления, сблизившись вплотную друг с другом, своими криками загоняют животных в узкую часть хопо, то другие, ранее укрывшиеся там охотники начинают кидать в перепуганных животных свои копья; животные бросаются к единственному выходу, образуемому суживающимися изгородями, и одно за другим падают в яму, пока она вся не наполнится живой массой. Некоторые животные выбираются из ямы по спинам других. Это – страшное зрелище. Приходя в дикий восторг, люди вонзают копья в грациозных животных; несчастные твари, загнанные в яму, задавленные тяжестью мертвых и умирающих своих сотоварищей, заставляют вздыматься время от времени всю эту массу, задыхающуюся в предсмертной агонии.
