Папа отвел взгляд от газеты, которую, вероятно, принес с собой, и улыбнулся:
– Более того, – продолжала мама, – мы очень тобой гордимся! Ведь тебя пригласили на такое ответственное прослушивание в столь юном возрасте… Когда тебя возьмут в труппу, мы будем брать абонементы в оперу всем нашим знакомым, правда, Генри?
– М-м…
Она похлопала меня по руке:
– И еще – нельзя, конечно, плохо отзываться о людях, но Элинор, по-моему, слишком властная женщина. Тебе не кажется? Она и слова сказать никому не даст, да, Генри?
На этот раз папа наклонился вперед, готовый вскочить с дивана:
– Ну…
– Спешить выйти замуж и нарожать детишек, имея такой талант, данный Богом? Какая нелепость! Мы счастливы, что ты одумалась. Хотя, конечно, если бы вы все-таки поженились, то мы радовались бы внукам. Когда ты наконец решишь завести детей, мы будем очень, очень счастливы и все время будем с ними сидеть, да, Генри? – К этому моменту мама уже подпрыгивала на диване от возбуждения, а я лишь переводила взгляд – то на нее, то на отца, в тысячный раз думая, что, потренировавшись на таких диалогах, можно смело становиться теннисной болельщицей.
Справедливости ради следует признать, что папа все же пытался вставить словечко:
– Да. И…
– Итак, я позвонила мадам Габриэлле и получила список продуктов, которыми тебе следует питаться перед прослушиванием. Затем мы с папой отправились по магазинам и полностью забили твои кухонные полки и холодильник. Потом я приготовила отличный бифштекс. Каждое воскресенье ты будешь приходить к нам обедать. Да, Генри?
– Да, и еще…
Мама крепко и порывисто обняла меня, затем встала:
– Пойду посмотрю, как там ужин. Рада, что вы с отцом хорошо поболтали.
Она поспешила на кухню, а мы с папой молча смотрели друг на друга, отчаянно пытаясь сдержать смех. Наконец я не выдержала:
– Спасибо, папочка. Наши с тобой беседы всегда имели для меня особое значение.
Возвратившись в комнату, мама встала в позу «руки на пояс» и недовольно уставилась на нас:
– Никогда вас двоих не понимала. Как только у нас какой-нибудь серьезный разговор, так непременно хохочут как полоумные. Пора ужинать, Идите, доставайте тарелки.
Мы с отцом поплелись в кухню, все еще хохоча. Правда, я едва не врезалась маме в спину, когда она внезапно остановилась как вкопанная.
– Бри, милая, где тебя угораздило купить эти ужасные оранжево-зеленые шторы? Если у тебя мало денег, можно было попросить тетю Лаверн сшить что-нибудь. Это же просто кошмар какой-то.
Пока папа – а он прекрасно знал, откуда взялись занавески – героически хранил молчание, я прошла с мамой на кухню и улыбнулась ей:
– Мама, помнишь, как ты старалась воспитать меня хорошей девочкой?
Она с подозрением посмотрела на меня:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Спасибо. Это правда – хорошие девочки получают все. Ой, какая прелесть! Картошка с сыром!
Сидя за столом и любуясь мамой с папой в обрамлении занавесок, которые хоть и никуда не годились, но все же были сшиты с любовью, я вдруг подумала, что у всех сказок, которые родители читали мне в детстве, был правильный, хороший конец, но слишком однообразный сюжет.
На свете есть много путей к прекрасному финалу – «жили долго и счастливо». И я сейчас ступаю на один из них.
– Милая, – прервал мои размышления голос мамы, – когда я говорила по телефону с мадам, она вела урок и все время твердила ученице, какой-то Магде: «Посмотри на подушку, посмотри на подушку». Что это еще за ерунда?
Я улыбнулась при воспоминании о последних семи годах своей жизни:
– Речь шла об идеальной справедливости, мам. Об идеальной справедливости.
38
Кирби
Sei una brava ragazza (Ты хорошая девушка)
Пятница, семь тридцать вечера. Последний рабочий день перед тремя восхитительными неделями в Италии наконец-то закончился. Джули и я уже успели провести около дюжины телефонных переговоров. Встречаемся в воскресенье в Нью-Йорке, в двенадцать дня у регистрационной стойки авиакомпании «Алиталия». Она с ума сходит со своим шоу и засыпает меня извинениями за то, что в последнее время редко мне звонит. Боже, как здорово будет увидеться с ней!
Как по волшебству, звонит телефон и на экране высвечивается номер Джули. Вспомнишь ее – она и появится. Смеясь, раскрываю свою «раскладушку».
– Это у нас какой раз – тринадцатый? Нельзя останавливаться на несчастливом номере.
