потрясающий! Обычно я не увлекаюсь книгами подобного рода, но все же хороший рассказ есть хороший рассказ. Цепляет с первой страницы. – Он издает тихий смешок. – Кто бы мог подумать, что ты станешь великолепной писательницей, особенно после дрянных стихов, которые ты нас заставляла читать, учась в старших классах?
Охаю и чувствую, как пылает лицо.
– Мистер Верной, то есть Том, вы же отец. Вы не мог ли признаться в том, что считаете мои стихи полным дерьмом. Тогда вы говорили, что я подаю надежды.
Том принимает более серьезный тон.
– Правильно, Кирби. Ты была подростком с… скажем так, со сложной ситуацией в семье, и в то же время – очень умным, но трудным ребенком, лучшей подругой моей дочери. Мы с Сильвией скорее дали бы отрезать себе языки, чем сказали тебе, что твоя поэзия – глупая писанина человека, зацикленного на самом себе. Но ты ведь была подростком! Естественно, что стихи были эгоцентричными, касались твоих переживаний – такими они и должны были быть. – Он смеется. – Проблемы начинаются, когда писатели не могут перерасти это. В таких случаях мой агент говорит, что подобные опусы заставят ее поседеть раньше времени.
Я хорошо помню его агента. Это единственная бизнес-леди, сумевшая вселить страх даже в меня. Но она помогла Тому попасть в обзор «Нью-Йорк таймсе», и теперь у него на счету бог знает сколько миллионов долларов, по его книге снимают фильм. Так что литературному агенту, наверное, полезно быть хищником.
– Но каким образом? Конечно, это сделала Джули, приговоренная мной к смерти, – но когда? Она обещала никому не показывать этот рассказ. – Поверить не могу, что Джули провернула такое за моей спиной, ух, она у меня получит…
– Радуйся, что все-таки показала. Вопреки нашим с Сильвией надеждам Джули никогда не станет писательницей. Но она феноменальный читатель и сразу поняла – в этом рассказе что-то есть. И еще она точно знала: ты ни когда не пришлешь его мне. Так что перестань ныть, давай лучше выясним, что еще ты прячешь у себя под кроватью. Дитя мое, у тебя превосходный стиль!
Вскарабкиваюсь на кровать, продолжая пребывать в шоке. Том Верной, чья книга находится в верхних строках рейтинга бестселлеров «Нью-Йорк тайме», и его агент – одна из влиятельнейших персон в издательском мире – полагают, что у меня превосходный стиль.
Сегодня мне улыбнулась удача.
– Тебе везет, Кирби Грин! Я здесь и готов оказать тебе любую помощь, – произносит Бэннинг.
Неужели я вижу сон?
Встряхиваю головой и протираю глаза; Мои мозговые клетки, должно быть, поджарились за шесть часов, проведенных в офисе в попытках то поработать над маркетинговыми планами, то отвязаться от навязчивых размышлений о новом романе, который я хочу написать, чтобы послать Тому и его агенту. Невозможно, чтобы мой босс стоял в дверях моего кабинета в потрепанных джинсах с толстовкой и предлагал «любую помощь»!
Прекращаю тереть глаза и украдкой бросаю взгляд. Это действительно он. Вопиюще странная ситуация.
– Что ты сказал? Какую помощь? Нашей фирме необходима помощь?
Он ухмыляется, продолжая смотреть на меня:
– Да нет же, Кирби, просто я хотел узнать, успеваешь ли ты. И еще: могу ли я пригласить тебя на огромную, на полненную всякой всячиной пиццу, которую только что отобрал в фойе у разносчика?
– Думаю, не стоит… ты сказал «пицца»? Надеюсь, в ней нет лука? Или ананасов? Фрукты совершенно не идут к пицце.
– На вопрос о луке отвечу «есть», а вот ананасов нет, хоть время от времени я и бываю замечен в поедании странного блюда, именуемого «пицца по-гавайски». Но готов с радостью выбрать лук из твоей половины, если избавишь меня от необходимости есть в одиночку. – Бэннинг опять улыбается, и я в сотый раз удивляюсь – почему этот парень до сих пор не женат?
Он же настоящий красавец, просто обжигающий сексапильностью.
Ах да. Наверное, ему мешает деспотический, властный характер. Как и мне?
– Спасибо, я могу сама выбрать лук. Неизвестно, когда последний раз ты мыл руки. Я даже сгоняю за содовой.
«Ой-ой-ой! Никакого флирта, никакого флирта. Не забывай – с этим человеком у тебя пари, от которого зависит твоя жизнь».
(Если вам интересно – у меня огромный талант игнорировать то, что говорит голос здравого смысла, совести и/или другие спутники образа мыслей скучных взрослых людей.)
Бэннинг открывает дверь пошире и делает приглашающий жест:
– Тогда пойдем в конференц-зал. Пицца ждет.
Я улыбаюсь и встаю, но ему просто необходимо все испортить.
– Захвати с собой папку, можем обсудить за едой маркетинговый план.
Отлично! Надо было догадаться, что шефа интересую не я, а мои ведомости и таблицы. Состояние приятного ожидания в моей душе медленно увядает, но я все же хватаю папку. Правильно, лучше сосредоточиться на работе. Удовлетворяю потребность в мести, пропуская Бэннинга вперед и любуясь его ягодицами. Может, он и болван, но у него есть пицца и поистине шикарная задница. Меня ждет не самый худший час в жизни.
(На заметку: съесть перед мужчиной четыре ломтя пиццы с обильной начинкой – не лучший способ продемонстрировать привлекательность, знаете ли.)
Борюсь с желанием расстегнуть верхнюю пуговицу на джинсах и пытаюсь держаться непринужденно,
