должен».
Мама хотела позвонить, но Элинор открыла дверь раньше. Она была разодета по-воскресному – в тренировочном костюме, расшитом золотом по бокам и с розовым фламинго на левом плече. В лучших традициях клубов любителей шаффлборда[38] из Флориды и в память о зимних путешествиях на остров Санибел, которые она регулярно совершала с отцом Лайла.
– Ну давайте, входите. Вы ведь, артисты, любите появляться эффектно и с опозданием! – заявила она с дребезжащим смешком, которым обычно маскировала ехидные замечания.
Последние два года я усердно пыталась быть выше этого и делать скидку на скорбь Элинор по мужу, но время от времени ее выпады все равно злили меня. Особенно дождливыми воскресными днями, когда мне следовало бы заниматься музыкой.
Я вошла в дверь вслед за мамой.
– Элинор, вы приглашали к часу, а сейчас всего десять минут второго. Как всегда, ужасные пробки – хотя я не понимаю, куда все едут в воскресенье днем, да еще и в дождь.
Элинор взяла миску у меня из рук и принюхалась:
– О, опять картофель с сыром? Ладно, милая, не волнуйся. Я уверена: как только вы с Лайлом поженитесь, у тебя появится больше свободного времени, чтобы научиться готовить другие блюда.
Я изобразила улыбку и мысленно попросила Господа дать мне терпения. Тут через заднюю дверь в дом шумно ворвался Лайл. Элинор поставила еду на стол и бросилась к нему, чтобы обнять:
– Милый, ты весь промок! Рано или поздно ты умрешь от простуды, если не будешь носить куртку потеплее и брать зонт. Проходи, сейчас поедим. Ты как раз вовремя.
(Вот это новость! Он «как раз вовремя», а я опоздала? Не хочу ныть и жаловаться, но здесь явно попахивает двойным стандартом.)
Я вздохнула:
– Привет, Лайл.
С момента того злополучного телефонного звонка, когда речь шла о церкви, весенней свадьбе и розах, купленных со скидкой, мы беседовали лишь однажды, и то лишь о погоде и прочих пустяках. Изящно, будто танцуя менуэт, мы избегали упоминаний о принципиальных разногласиях, и я не знала, с чего начать серьезный разговор, хотя необходимость в нем была очевидной. Самым печальным во всей этой истории было то, что я действительно любила Лайла.
«Но если бы я и правда его любила, то не целовалась бы с другими мужчинами».
«Нет, я почти целовалась с другими мужчинами. То есть с мужчиной. С одним мужчиной. И я люблю Лайла».
«Больше оперы? Потому что если так все и будет продолжаться, он поставит меня перед выбором».
Именно в тот момент, стоя на кухне у его мамы, рядом с принесенным мной раскритикованным картофелем, я задалась вопросом: а каков будет мой выбор?
– Лайл, не хочешь помочь мне с посудой? – Я бросила на сидящего за столом Лайла многозначительный взгляд.
Разговор был необходим, а мне скоро нужно было ехать к мадам.
Элинор разразилась своим надоедливым дребезжащим смехом:
– Ну уж нет, дорогая. В этом доме Лайл мыть посуду не будет. Он, знаешь ли, вообще-то мужчина, – напомнила она – наверное, на случай, если мне казалось, что я помолвлена со страусом эму.
Я рассмеялась ей в ответ:
– Зато в моем доме Лайл часто моет посуду, и, естественно, будет мыть, когда мы поженимся. Мы хотим создать брак, основанный на равном партнерстве.
«Скорее, это будет триумвират. Я, Лайли его мать. Смогу ли я выносить ее ближайшие сорок – пятьдесят лет?»
Моя мама решила высказаться. Она становилась все немногословнее, пока Элинор неиссякаемым потоком метала в меня свои маленькие изящные шпильки. Похоже, к этому моменту мама уже готова была взорваться.
– Правильно, именно на партнерстве и держится удачный брак, Бри. Хорошо, что вы оба стремитесь начать совместную жизнь на равных и, разумеется, продолжать ее дальше.
Я была благодарна за поддержку, но с трудом подавила усмешку. Бедный папа уж точно не был с мамой на равных. Думаю, фразу «высокие эксплуатационные расходы» придумали про нее. Я и папа любили ее, но иногда нам очень хотелось уйти куда-нибудь в тихое место и перевести дух после длительного воздействия «мамы в ударе», как он называл это. В таких случаях мы с ним обычно ходили на рыбалку.
И часто ходили.
Я, наверное, единственная оперная певица в мире, которая быстрее всех в лодке завязывает поводковый узел.
Элинор снова задребезжала. Да простит меня Господь, но этой женщине просто необходимо научиться смеяться по-другому. (Если только она не ставит целью окончательно свести меня с ума. В таком случае ее смех как раз то, что нужно.)
Я сидела, угрюмо представляя бесконечную череду семейных ужинов, сопровождаемых дребезжащим смехом Элинор, и содрогалась.
– Дорогая, дело в том, что у Лайла очень ответственная работа – он пожарный. И когда Бри оставит свою работу в «Кей и кей», чтобы вести хозяйство… ой, кстати, Брианна, как все-таки называется твоя компания?
