терраса, покрытая парусиной. Напротив террасы группа деревьев, в ней широкая скамья со спинкой. За нею дорога в лес. Дальше, в глубине правой стороны, небольшая открытая сцена раковиной, от нее - справа налево - дорога на дачу Суслова. Перед сценой несколько скамей. Вечер, заходит солнце. У Басовых Калерия играет на рояле. Пустобайка медленно и тяжело двигается по поляне, расставляя скамьи. Кропилкин с ружьем за плечами стоит около елей.
Кропилкин. А ту дачу - кто ныне снял?
Пустобайка (угрюмо, густым голосом). Инженер Суслов.
Кропилкин. Всё новые?
Пустобайка. Чего?
Кропилкин. Всё новые, мол. Не те, что в прошлом году жили...
Пустобайка (вынимая трубку). Всё одно. Такие же.
Кропилкин (вздыхает). Оно конечно... все - господа... эхе-хе!..
Пустобайка. Дачники - все одинаковые. За пять годов я их видал - без счету. Они для меня - вроде как в ненастье пузыри на луже... вскочит и лопнет... вскочит и лопнет... Так-то...
(Из-за угла дачи Басова, шумя и смеясь, проходит по дороге в лес группа молодежи с мандолинами, балалайками и гитарами.)
Кропилкин. Ишь ты... музыка! Тоже, видно, представлять собираются?..
Пустобайка. И будут... чего им! Народ - сытый...
Кропилкин. Вот никогда я не видал, как господа представляют... чай, смешно? Ты видал?
Пустобайка. Я - видал. Я, брат, все видал...
(Справа доносится гулкий хохот Двоеточия.)
Кропилкин. Ну? Как же они?
Пустобайка. Очень просто: нарядятся не в свою одежу и говорят... разные слова, кому какое приятно... Кричат, суетятся, будто что-то делают... будто сердятся... Ну, обманывают друг дружку. Один представляется - я, дескать, честный, другой - а я умный... или там - я-де несчастный... Кому что кажется подходящим... он то и представляет...
(Кто-то на левой стороне свистит собаку и кричит: 'Баян! Баян!' Пустобайка колотит по скамье обухом топора.)
Кропилкин. Ах ты... сделай милость! Н-да... И песни поют?
Пустобайка. Песен они мало поют... Инженерова жена верещит когда... ну, голос у ней - жидкий.
Кропилкин. Идут господа...
Пустобайка. Ну, и пускай идут...
(Двоеточие выходит с правой стороны около сцены, за ним Суслов.)
Двоеточие (добродушно). Ты надо мной не смейся... куда тебе! Тебе, понимаешь, едва сорок минуло, а ты - лысый, а мне под шестьдесят - однако я кудрявый, хоть и седой - что? Хо-хо!
(Пустобайка все время лениво и неуклюже возится около сцены со скамьями. Кропилкин осторожно отходит за сцену.)
Суслов. Ваше счастье... Продолжайте, я слушаю...
Двоеточие. Давай сядем. Так вот - явились, значит, немцы... У меня заводишко старый, машины - дрянь, а они, понимаешь, всё новенькое поставили, - ну, товар у них лучше моего и дешевле... Вижу - дело мое швах, подумал - лучше немца не сделаешь... Ну, и решил - продам всю музыку немцам. (Задумчиво молчит.)
Суслов. Всё продали?
Двоеточие. Дом в городе оставил... большой дом, старый... А дела теперь у меня нет, только одно осталось - деньги считать... хо-хо! хо-хо! Такой старый дурак, если говорить правду... Продал, знаешь, и сразу почувствовал себя сиротой... Стало мне скучно, и не знаю я теперь, куда мне себя девать? Понимаешь: вот - руки у меня... Раньше я их не замечал... а теперь вижу - болтаются ненужные предметы... (Смеется. Пауза. Варвара Михайловна выходит на террасу и, заложив руки за спину, медленно, задумавшись, ходит.) Вон Басова жена вышла. Экая женщина... магнит! Кабы я годков на десять моложе был...
Суслов. Ведь вы... кажется... женаты?
Двоеточие. Был. И неоднократно... Но - которые жены мои померли, которые сбежали от меня... И дети были... две девочки... обе умерли... Мальчонка тоже... утонул, знаешь... Насчет женщин я очень счастлив был... всё у вас, в России, добывал их... очень легко у вас жен отбивать! Плохие вы мужья... Приеду, бывало, посмотрю туда-сюда - вижу, понимаешь, женщина, достойная всякого внимания, а муж у нее - какое-то ничтожество в шляпе... Ну, сейчас ее и приберешь к рукам... хо-хо! (Влас выходит на террасу из комнат, стоит и смотрит на сестру.) Да, все это было... а теперь - ничего вот нет... ничего и никого... понимаешь...
Суслов. Как же вы... думаете жить?
Двоеточие. Не знаю. Посоветуй! А чепуха, брат, эта твоя ботвинья... и поросенок тоже... есть поросенка летом - это называется анахронизм...
Влас. Ну, что, Варя?
Варвара Михайловна. Ничего... так... жалкий человек я... да?
Влас (обнимает ее за талию). Хочется сказать тебе что-то ласковое... да не знаю, как это говорится... не знаю...
Варвара Михайловна. Оставь меня, милый...
Двоеточие. Вон к нам господин Чернов идет...
Суслов. Шут гороховый...
Двоеточие. Бойкий паренек, а бездельник, видимо...
Влас (подходя). Кого это вы?
Двоеточие. А вот племянника, хо-хо! Да и вы тоже, видать, не очень деловиты, а?
Влас. Насколько я успел узнать вас, почтеннейший Семен Семенович, под словом дело вы подразумеваете выжимание соков из ближних ваших? В этом смысле я еще не деловит... увы!
Двоеточие. Хо-хо! Вы не горюйте! В юности, понимаете, это трудненько: совесть еще не окрепла, и в голове кирель розовый вместо мозгов. А созреете, и преудобно воссядете на чьей-нибудь шее, хо-хо! На шее ближнего всего скорее доедешь к благополучию своему.
Влас. Вы, несомненно, человек опытный в такой езде... верю вам! (Кланяется и уходит.)
Двоеточие. Хо-хо! Отбрил и доволен! Миляга: Чай, поди-ка, героем себя чувствует... Ну, ничего, пускай потешится молодая душа. (Опустив голову, сидит молча.)
Калерия (выходит на террасу). Ты все еще не можешь помириться?
Варвара Михайловна (негромко). Нет, не могу...
Калерия. Кого ты будешь ждать теперь?
Варвара Михайловна (задумчиво). Не знаю... не знаю.
(Калерия, пожимая плечами, сходит с террасы, идет налево, скрывается за углом дачи.)
Двоеточие. Н-да! Ну, так что же, Петруха... Как же я буду жить-то?
Суслов. Это не решается сразу... надо подумать...
Двоеточие. Не решается? Хо-хо! Эх ты... Что?
Суслов. Ничего... Я ничего не говорю.
Двоеточие. Ничего и не скажешь, видно.
(Справа из лесу идут Басов и Шалимов, раскланиваясь, проходят под сосну, садятся у стола, у Басова на шее полотенце.) Вот - и писатель с адвокатом идут... Гуляете?
Басов. Купались.
