– Однако, полагаю, разрешимый.
– Да, сир. А крестины вашего сына Александра?
– Ну, а тут что?
– Полагаю, церемония должна быть более скромной, чем это задумано герцогиней. Она собирается сделать ее такой пышной, словно будут крестить наследника трона.
– Сюлли, ты, кажется, хочешь вывести меня из себя.
– Я исполнен решимости верой и правдой служить вашему величеству и Франции.
– Знаю, знаю. Но чувствую, что моя злость растет. Сюлли, мой дорогой друг, смирись с этим. Нам вовсе незачем ссориться.
– Клянусь, если герцогиня узнает о моих предложениях, мы с ней поссоримся.
– Я не скажу, что это исходит от тебя. Она уже не раз говорила, что слава королевства ей дороже, чем мое, ее и наших детей счастье.
– Слава страны – это слава короля, – ответил Сюлли. – И, сир, во имя короны прошу вас отменить королевские крестины ребенка. Это не понравится людям, а вы должны согласиться, что угождать им очень важно, ибо король может править только при добром согласии с ними.
– Понимаю, что ты имеешь в виду. Приготовления к крестинам делались без меня.
– Теперь я испытал облегчение, сир. Тем легче будет все изменить. Полагаю, все устраивала мадам де Сурди.
Генрих кивнул:
– Родственники герцогини иногда берут на себя слишком много.
Сюлли воздал должное благоразумию короля и немедленно распорядился урезать расходы на крестины.
Разозленная мадам де Сурди пришла к нему и спросила, чем вызван этот приказ.
– Возможно, вам неизвестно, – сказала она, – что расходы на крестины сыновей Франции всегда были именно такими, и я не вижу причин для их сокращения.
– Мадам, – парировал Сюлли, – я вас не понимаю. Никакого сына Франции нет!
В глазах у мадам де Сурди вспыхнули опасные огоньки.
– Но вы же не станете отрицать, что это ребенок короля?
– Не мое дело утверждать это или отрицать, мадам. Но мне точно известно, что этот ребенок – незаконнорожденный, а незаконнорожденный не может быть сыном Франции.
От охватившей ее злости мадам де Сурди лишилась дара речи, но нашла в себе силы процедить сквозь зубы, что Сюлли об этом пожалеет. Потом она отправилась к Габриэле и обо всем ей рассказала.
– Ну, моя девочка, – заявила тетка, – а теперь тебе надо добиться, чтобы крестины Александра были королевскими, а этого самонадеянного Сюлли отправили в отставку.
Поняв, что мадам де Сурди представляет опасность, Сюлли тут же доложил королю о том, что только что произошло.
– Сир, – сказал он, – тетушка герцогини – весьма корыстная особа. Стремится управлять вами через герцогиню. Она говорила со мной так, будто это она королева Франции, и сделала мне выговор за то, что я урезал расходы на крестины.
– Мне она никогда не нравилась, – в раздумье бросил Генрих.
– Думаю, сир, вы не позволите, чтобы вами управляла такая женщина.
– Боже упаси! Ты это и сам прекрасно знаешь! Сюлли получил одобрение своим действиям. Габриэла, науськанная тетушкой, прибежала к Генриху в слезах, чтобы рассказать ему, как ее оскорбил Сюлли.
– Послушай, моя любовь, – мягко объяснил ей Генрих, – Сюлли просто исполняет свои обязанности. И ты не должна позволять своей тетушке думать иначе.
– Сюлли оскорбил меня, Генрих! Пошли за ним. Я хочу поговорить с ним в твоем присутствии.
Генрих пожал плечами.
– Очень хорошо, – согласился он. – Он объяснит тебе причины своих действий, и, думаю, ты увидишь, что они не лишены здравого смысла. Имей в виду, моя любовь, Сюлли – один из лучших моих министров.
Габриэла, обычно покладистая, была выведена из себя тетушкой и так уверилась в своей власти над королем, что вместе с мадам де Сурди решила добиться отставки Сюлли. На этом и собиралась настаивать, потому что было совершенно ясно, что он препятствует ее браку с королем, а если она собирается отстаивать интересы своих детей, то его надо изгнать.
Сюлли пришел, поклонился Габриэле, но она демонстративно отвернулась.
– Между вами возникло небольшое недоразумение. Сюлли, объясни, в чем дело, – предложил король.
Не успел министр ничего сказать, как Габриэла выпалила:
– Не желаю ничего слушать от этого лакея!
– Лакея? – опешил Сюлли.
