произошло между ней и нелюбящей и нелюбимой королевой Англии.
На следующий день Аделаида и Уильям взошли на борт корабля «Ройял Соверен», но, несмотря на изысканную обстановку королевских кают, путешествие прошло неважно.
Герцог не хотел ехать в Ганновер. В молодости, когда его послали на флот, он достаточно поездил по миру, сказал Уильям Аделаиде. Теперь ему хотелось поселиться в Англии.
– Это мой дом, – заявил он, – и здесь моя семья. Он постоянно упоминал Фицкларенсов.
Аделаида попыталась рассказать ему о своей последней встрече с королевой, но он не слушал. Уильям больше любил говорить сам, чем слушать других.
– Моя мать? – говорил он. – О, боюсь, что это старая несносная женщина. Она хорошо поводила за нос короля, прежде чем его упрятали.
Поэтому бесполезно пытаться что-либо объяснить ему. Она поняла, что всегда найдутся такие вещи, которые невозможно будет обсуждать.
– А какой ожидается жизнь в Ганновере? – спрашивал он. – Кембридж генерал-губернатор, и ты займешь второе место после его Августы, так как у нас там не будет никакого официального положения. Как тебе это понравится, а? Причем Адольф на девять лет младше меня.
– Это не имеет никакого значения, – ответила Аделаида.
Замечание вызвало у него смех.
– Знаешь, ты самая покладистая женщина, какую я когда-либо встречал.
Казалось, разговор забавлял его.
– Я надеюсь, это не звучит как оскорбление, – сказала она покорно.
– Оскорбление? Скажи мне, какого мужа может оскорбить покорная и послушная маленькая жена?
Она улыбнулась вместе с ним. Он тогда не понял, что, хотя ее как будто не волнуют такие мелочи, как этот вопрос о более высоком положении в обществе, она полна решимости добиваться своих целей.
Но может случиться и так, что он этого не узнает никогда.
Новобрачные устроились в Фюрстен Хофе и сразу окунулись в светскую жизнь Гамбурга. Августа скоро поняла, что Аделаиду не волнует перспектива занять второе место после жены генерал-губернатора, и они стали близкими подругами.
Аделаида восхищалась тонкой вышивкой Августы, и они часто вместе сидели за работой. Жена генерал-губернатора любила выращивать цветы и создавать из них поистине художественные композиции. Это было еще одно хобби, которое она разделяла с невесткой, и две молодые женщины наслаждались компанией друг друга.
– Аделаида, – говорила Августа, – ты самая разумная женщина, какую я когда-либо встречала.
Они вместе смеялись над помпезностью церемоний, которые им обеим приходилось посещать; но больше всего любили говорить о будущих детях.
Августа могла шепнуть Аделаиде о своей уверенности в том, что беременна, чтобы потом разочароваться и сказать, что больше не обмолвится ни словом, пока не будет уверена твердо.
Постоянно за шитьем они молились о том, чтобы их мечты осуществились.
– Я пропою хвалу Богородице, – сказала Аделаида. Августа была несколько шокирована, однако Аделаида продолжала:
– Я буду чувствовать себя так, будто меня благословили.
– Когда-нибудь, – сказала Августа, – одна из нас придет к другой и расскажет о том, как ей здорово повезло. Интересно, кто из нас будет первой.
Первой повезло Августе. Она забеременела.
Но через несколько недель такую же волнующую новость принесла Аделаида. Это еще больше сблизило невесток. Они не могли говорить больше ни о чем, кроме своих будущих детей.
– Я молю, чтобы это был мальчик, – сказала Августа.
– А я буду молиться о здоровом ребенке, – ответила Аделаида. – Быть может, мужу больше понравился бы мальчик, но мне все равно. Я считаю, что величайшее счастье, которое может познать женщина, это родить ребенка. Уверена, что испытаю полное счастье, когда родится мой ребенок.
И Августа, глядя на подругу своими прекрасными глазами из-под тонко очерченных бровей, мягких и трепетных, согласилась с ней.
Когда регент прибыл в спальню во дворце Кью, королева Шарлотта сфокусировала на нем свои глаза.
– Дражайшая матушка! – Он опустился перед ней на колени.
– Георг!
Он поцеловал ее руку – старую, морщинистую, изуродованную ревматизмом.
– Я хочу поговорить с тобой, Георг.
– Я с удовольствием выслушаю вас.
– Георг, мы с тобой любили друг друга, ты и я. Он кивнул.
– С первой минуты, как тебя положили мне на руки, ты был для меня всем.
Он прикрыл рукой свои глаза.
