Ноготь решил, что не стоит прямо сейчас пытаться объяснить Боамунду, почему с его стороны будет неблагоразумно открыто носить свой меч. Такие термины, как «арест» и «оружие, запрещенное к ношению» вряд ли входили в его словарь. Поэтому вместо этого он указал, что задача Боамунда предполагает путешествие инкогнито, чтобы по дороге не пришлось биться в куче утомительных поединков. Как ни странно, Боамунд проглотил это объяснение даже не пикнув.
– Хорошо, – сказал он. – А лошадь?
– Это не лошадь, – ответил Ноготь осторожно. – Не совсем. Пойдем, покажу.
Он повел его в глубь гаража. Там, под мойкой, стоял его драгоценный «Триумф Бонневиль», единственная вещь во всем мире, которую он действительно и не скрывая любил.
– Что это? – спросил Боамунд.
Ноготь ответил, крепко стиснув кулаки:
– Это мотоцикл. Это все равно что… – он закрыл глаза, обшаривая свой ум, вытаскивая ящик за ящиком и вываливая их содержимое на пол. – Это все равно что волшебный конь, которого не нужно ковать, – это было лучшее, что он смог придумать.
– Он летает? – спросил Боамунд.
– Нет, – сказал Ноготь в замешательстве. – Он ездит по земле. Под гору, когда ветер сзади, он без проблем делает сто пятнадцать.
– Сто пятнадцать чего?
– Миль.
– О! – Боамунд нахмурился. – А потом что? – спросил он.
– В каком смысле?
– После того, как ты проехал сто пятнадцать миль, – объяснил Боамунд. – Ты берешь другого, или…
– Да нет же, – сказал Ноготь, щуря глаза и борясь с искушением впиться Боамунду зубами в коленную чашечку. – Сто пятнадцать миль в час.
– Постой-ка, – сказал Боамунд. – Мне казалось, ты говорил, что он не летает.
– Не летает.
Но Боамунд не выглядел убежденным.
– Все волшебные кони, о которых я слышал, могли летать, – сказал он. – Вот, например, Альтамонт, крылатая кобыла сэра Греви де Бохуна. Она делала триста сорок две, или даже… сто шесть на четыре и сорок три…
– Ну хорошо, – сказал Ноготь, – Но…
– У моего дяди была волшебная лошадь, – продолжал Боамунд, – он как-то добрался из Каэрлеона в Тинтагел за час семь минут. На такую лошадь действительно можно положиться, как он частенько мне говорил.
– Э-э…
– И сбруя у нее была что надо, – продолжал Боамунд в забытьи. – Амортизирующие стремена, поводья с энергетическим приводом, мартингал с гидравлическим увлажнением три-в-одном, подпруги акульей кожи – по индивидуальному заказу, с трехпозиционными авторегулирующимися пряжками…
Ноготь, тяжело ступая, подошел к мотоциклу и отвинтил крышку топливного бачка.
– Нам пора, – сказал он, – мы не можем торчать здесь весь день.
Боамунд пожал плечами.
– Пора так пора, – сказал он. – Где мне сесть?
– Позади меня, – ответил Ноготь. – Давай, забирайся. Мешок не забыл?
Боамунд кивнул и надел шлем. Бормоча что-то себе под нос, Ноготь включил подачу топлива, откинул ножной стартер, встал на него и подпрыгнул.
Незачем и говорить, что проклятая машина не завелась.
Боамунд постучал его по плечу.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Пытаюсь заставить его двигаться, – ответил Ноготь.
– Ты думаешь, что вытащив из него эту штуковину и прыгая на ней, ты заставишь его двигаться? – поразился Боамунд. – Да что ты! Скорее уж он начнет брыкаться, а то, глядишь, и укусит тебя!
Можно, конечно, попытаться объяснить, подумал Ноготь, но зачем утруждаться? Он снова поставил пятку на стартер, приподнялся на сиденье и подпрыгнул. Как это часто случается, стартер выскользнул у него из-под ноги и больно ударил по голени. Ноготь выругался.
– Я же тебе говорил, – сказал Боамунд. – Почему ты не хочешь просто сказать волшебное слово?
– На него не действуют волшебные слова, тупой ты идиот!
Боамунд вздохнул и произнес нечто маловразумительное. Мотор мгновенно завелся, взревел и перешел в мягкое, сонное урчание. Не было и признака обычного дребезжания плохо пригнанных клапанов. Ноготь сел, слушая с открытым ртом. Даже эксцентрики звучали как надо!
– Давай наконец поедем, – сказал Боамунд. – У нас уйдет по меньшей мере час, если все, что эта штука
