стал бы о ней плакать.
Она задыхалась, плевалась и вдруг услышала, что крики смолкли. Дети перестали кричать.
Потом послышался чей-то голос:
— Ты… ты… и ты, идите и вытащите девочку из воды.
Тамар схватили и вытащили из воды. Она лежала, тяжело дыша.
— Снимите тряпку с ее глаз и развяжите руки.
Перед глазами у нее заплясали черные круги. Тамар казалось, что темное небо над ней закачалось. Голос джентльмена сказал:
— Это дочка Лэкуэллов.
Тамар было не по себе и, громко стоная, она попыталась встать. Она увидела, что дети разбежались, а джентльмен остался. Это был Ричард Мерримен, который жил в большом доме.
— Ты можешь идти? — спросил он. — Эти дьяволята чуть не утопили тебя. Впредь постарайся избегать их.
Она пробормотала:
— Они боятся меня. Им пришлось завязать мне глаза.
Тамар поплелась ему навстречу и чуть не упала, он едва успел подхватить ее. Она поняла, что ему было противно прикасаться к ней, от ее грязных мокрых лохмотьев воняло, а на нем был, как всегда, богатый наряд. Она с чувством собственного достоинства шагнула в сторону.
— Спасибо, что вытащили меня из пруда, — сказала она и поплелась прочь.
— Послушай, девочка! — позвал он ее. Но она не оглянулась.
— Ты что, не слышишь? — крикнул он.
По лицу ее текли слезы. Ее глубоко оскорбили, сначала дети, потом он. Она не желала, чтобы кто- нибудь видел ее слезы. Она добралась до дома, и Гранин постаралась, как могла, утешить ее. Она с трудом поднялась со стула, чтобы приготовить ей отвар.
— Полно, полно, — бормотала старуха, — ты — молодчина, это было твое первое ныряние, и ты его выдержала.
Когда Тамар примостилась в своем уголке, огражденном камешками, она уже не ощущала боли в руках и ногах, не чувствовала, как ныли ее раны. Она вспоминала только о нарядном джентльмене, которому было противно дотронуться до нее.
После этого она много думала о Ричарде Мерримене. Если бы не он, она могла умереть, мальчишки забили бы ее камнями до смерти или утопили бы, как топят бродячих собак или кошек. Для них она была всего лишь зверюшкой, от которой хотят избавиться. И все же они боялись ее и за это ненавидели. Может, не так уж хорошо, когда тебя ненавидят? Гораздо лучше, когда тебя любят!
Все же ей не следует злиться на Ричарда Мерримена, ведь он спас ее и не виноват, что она была ему противна. Тамар вспомнила, какое отвращение она вызвала у Бартли Кэвилла, и в ее глазах сверкнула ненависть. «Пусть его схватят испанцы! — подумала она. — Пусть жгут его каленым железом и спалят на костре из-за веры».
Она огляделась в ожидании, что земля разверзнется и появится дьявол, думая, что появится какое- нибудь животное, заговорит человеческим голосом и потребует ее бессмертную душу в обмен на то, что она попросит. Но ничего не случилось.
— Нет, — прошептала она, — я не хочу, чтобы испанцы схватили его, он ни за что не отречется от своей веры, и за это Бартли сожгут живьем, а я никогда больше не увижу его.
И ей захотелось снова увидеть его, чтобы показать ему, как она его ненавидит.
Что же до другого человека, Ричарда Мерримена, она должна высказать ему свою благодарность за спасение. Дочь сатаны должна платить свои долги.
Говорили, что на скалах есть место, где чайки кладут яйца, но туда лазать было опасно, на гладких и скользких камнях удержаться трудно.
Она захотела непременно их достать. Мол, принесет ему яйца и скажет с важностью: «Вам не понравилось, как от меня пахнет, но, может, эти яйца вам придутся по вкусу. Это вам за то, что вы спасли меня».
Когда Тамар отправилась из дома, солнце стояло высоко. Всю дорогу до своего заветного укромного места она старалась держаться в сторонке от деревьев и то и дело оглядывалась, из боязни, что ее преследуют. Скалы были высокие и крутые, и, когда Тамар начала карабкаться, ноги ее скользили. Над головой кружили и резко кричали чайки и бакланы, возмущенные вторжением человека. Но девочка не боялась птиц.
Тамар продолжала карабкаться, цепляясь за кустики жесткого вереска, царапая ступни об острые края скалы, царапая голени о буковицу. Раза два она чуть не сорвалась вниз, но не отказалась от своей затеи.
Взглянув вниз, она поняла, что если упадет, то разобьется насмерть. Но ведь он спас ее жизнь, и она желала подвергнуть себя снова смертельной опасности, чтобы отблагодарить его. Ветер трепал ее густые волосы. Тамар почувствовала, что они пахли так же скверно, как ее лохмотья. Ей хотелось носить платья с пышными рукавами и юбки с разрезами, в которых выглядывало бы роскошное исподнее. Ее немного утешило лишь то, что, когда она упала в пруд и намочила платье вонючей водой, вшей, похоже, стало поменьше. Может, если прополоскать платье в чистой воде и помыть голову, этих паршивых кусачих насекомых у нее и вовсе не будет? И ее одежда не будет так сильно вонять.
Тамара знала, где есть ручей с прозрачной водой. Он течет как раз в поместье Ричарда Мерримена. Прежде чем нести ему птичьи яйца, она вначале вымоет в ручье голову и постирает платье.
При мысли об этом она громко засмеялась. Он увидит, как она переменилась. Тамар на секунду вообразила, будто ручей на только избавит ее от грязи и насекомых, но и превратит ее лохмотья в шелк и бархат. Она с удвоенной силой полезла вверх, горя желанием поскорее сделать то, что задумала, и заняться более легким делом — вымыться в ручье и прополоскать свое платье. Она ухватилась за кустик вереска, но он выскользнул из ее руки, и она едва успела спастись, но поранила руку.
Однако девочка не обратила на это внимания, потому что нашла гнездо с яйцами чайки.
Спускаться вниз пришлось дольше, чем подниматься, ведь теперь надо было сберечь яйца, не разбить их. Она ловко завернула каждое яичко в свои лохмотья, ведь руки у нее должны были оставаться свободными. Она ловко спустилась на землю, пряди ее мягких волос взмокли от пота. Грязная и растрепанная, она наконец добралась до поместья Ричарда Мерримена.
Ручей в этом месте был около шести футов шириной, и кто-то давным-давно проложил через него камни для перехода. Берег затеняли деревья и кусты. Трава здесь росла высокая, с сорняками и полевыми цветами, оттого что Джозеф Джабин по приказанию своего хозяина оставил этот кусок земли диким.
Тамар пришла в восторг, увидев, что треснуло только одно яйцо. Она разложила яйца на траве и сняла с себя лохмотья. Когда девочка окунула свою одежду в ручей, вода стала темно-коричневой, и она радостно засмеялась.
Прополоскав хорошенько одежду, она разложила ее сушиться на солнышке, потом осторожно, на цыпочках, вошла в ручей и окунула волосы в воду. Вода была холодная, и у нее перехватило дыхание. Она села в воду и стала тереть тело, чтобы смыть с него грязь. Для этого ей потребовалось больше смелости, чем для того, чтобы вскарабкаться на скалы.
Потом Тамар вытянулась на траве, ожидая, когда высохнет платье, и подумала, что лежать голышом очень приятно, потому что голая она не отличается от других. Ни миссис Элгон, ни жена сэра Хэмфри Кэвилла, красивая леди, мать Бартли, не выглядели бы лучше, сними они свою нарядную одежду!
Мокрые волосы были ей по пояс, она рассыпала их по траве, чтобы поскорее высушить. Она думала, как хорошо, что ей удалось раздобыть яйца, ведь они будут лакомством даже для него. Ее взгляд упал на нежно-малиновый цветок, и она с радостью потянулась, чтобы сорвать его. Надо будет дать ему этот цветок, ведь он отгоняет от дома злые силы. Ни волосы, ни платье еще не просохли окончательно, но ей не терпелось передать ему свой подарок. Она быстрым шагом направилась к дому, любуясь его остроконечными застекленными окнами. Это был самый красивый дом из всех, какие ей доводилось видеть. Он был даже красивее, чем дом сэра Хэмфри в Стоуке, правда, тот дом она никогда не видела вблизи и не могла хорошенько его рассмотреть. Возле дома сэра Кэвилла была привязана большая собака, она рычала, дергая цепь, звенья цепи звенели, и если бы Тамар подошла ближе, слуги непременно спустили бы на нее
