Ричард уловил ее взгляд.
— Ты все еще ненавидишь его? — спросил он. Она не ответила.
— Мы должны помнить, что теперь Бартли наш капитан, — сказал Ричард, — мы должны беспрекословно повиноваться ему.
— Его приказы касаются команды, а не пассажиров.
Они помолчали. Начался прилив.
До них доносились хриплые голоса перекликающихся матросов и юнг. Вот матросы запели, стали крутить ворот, поднимая якоря, брасопить реи, ставить паруса. «Либерти» отошел от Саунда.
Они были уже два дня в пути, когда подул свежий ветер. Многих пассажиров укачало, и они лежали в каютах, им было до того худо, что хотелось вернуться назад.
Тамар поднялась из душной каюты на верхнюю палубу подышать свежим воздухом.
Дети остались внизу с Аннис. Тамар надеялась, что они уже спят. Даже Дик устал за эти два бурных дня.
К ней вышел Бартли, он остановился у фальшборта очень близко от нее.
— Я всегда хотел отправиться путешествовать с тобой, — сказал он, — но не рассчитывал брать с собой твоего мужа.
Она не ответила, но отодвинулась от него. Он взял ее под руку и придвинул к себе.
— Сильный ветер, — сказал он, — высокая качка. Как тебе это нравится, Тамар?
— Еще рано говорить об этом, — ответила она.
— В самом деле рано! — Он приблизил губы к ее уху. — Куда мы отправляемся с тобой, ты и я?
— Думаю, в Новый Свет. Если можно доверять тебе.
— А куда же еще? На развлекательную прогулку? Что нас ждет? Радость? Или убогая бесцветная жизнь?
— Ты, верно, знаешь.
— Я надеялся, что ты задашь тон.
— Я?
Голос его стал резким и злым.
— Шестнадцать лет я страдал. Ты не можешь и вообразить подобный ад, подобные унижения. Этого не случилось бы со мной… если бы не ты. Я мог бы все эти шестнадцать лет провести дома с тобой и нашими детьми. Но твоя гордость и твоя глупость погубили не только мою жизнь, но и твою. Неужто ты думаешь, я забыл это? Неужто думаешь, что я позволю тебе забыть это?
— Ты ушел в море по собственному желанию, — холодно ответила она, — ты сказал, что знаешь, какому риску подвергаешься. Разве моя вина, что турки захватили тебя в плен? Если бы я даже предвидела это, могла ли я выйти за тебя, если я чувствовала лишь ненависть?
— Ты хотела меня. Лишь твоя гордость мешала тебе признаться в этом. Ты гордая и глупая женщина, Тамар, и я никогда не прощу тебе, что ты натворила! — Внезапно в его голосе послышалась нежность. — Что значат эти слезы на твоих щеках?
— Слезы? — сердито воскликнула Тамар. — Это соленые брызги. Я пойду вниз к детям.
— Ты останешься здесь.
— Если я хочу идти, то пойду. Никто не смеет мне приказывать.
— Я приказываю тебе.
— Ах, капитан отдает команду!
— Точно. А того, кто не подчиняется, заковывают в цепи.
— Посмей только заковать меня!
— Если потребуется, закую.
Она расхохоталась, и он засмеялся вместе с ней.
— Ты делаешь вид, что не хочешь остаться, а не можешь заставить себя сдвинуться с места.
— А что твой корабль? Разве тебе не нужно постоянно присматривать, как идут дела?
— Этим занимается команда.
— И каковы твои планы?
— Привести корабль в Новый Свет.
— Я имею в виду тебя… и себя.
Она услышала раскатистый смех.
— Мои планы в отношении тебя мало изменились с тех пор, как я впервые взглянул на тебя.
— Так я жду. Что же будет? Если я не приглашу тебя в свою каюту, ты всех закуешь в цепи? Убьешь их всех? Или отдашь меня туркам?
— Ты подаешь мне идеи, — предостерег он ее.
— У меня есть муж, и он находится в моей каюте, — напомнила Тамар.
— Черт бы побрал этого пуританина! — воскликнул он. С минуту они помолчали, потом Бартли продолжил: — В плену я выжил лишь потому, что, влача кошмарную жизнь, мечтал о жизни другой. Надрываясь на галерах, я воображал, будто скачу по зеленой вересковой пустоши рядом с тобой, будто мы смеемся над тем, как глупы были в юности. Я мечтал о том, как мы подъедем к Стоуку и наши дети выбегут нам навстречу. Я мечтал о жизни, ради которой стоит жить, которой будешь довольна даже ты, дьявольски гордая чертовка с развевающимися черными волосами.
— Я жалею о том, что случилось с тобой, — пробормотала она, — но в этом нет моей вины. Ты виноват сам… сам… Еще в ту пору, когда мне было четырнадцать. Кабы ты был добр ко мне, когда мне более всего была нужна доброта, наша с тобой история могла бы быть иной. Но что толку упрекать друг друга? Что случилось, то случилось; ничто не может нас изменить. Ты жесток и всегда будешь жестоким. Что толку ждать нежности, которую может породить одна лишь доброта.
— Во всем виновата ты! — крикнул Бартли. — Неужто ты думаешь, я не мог поймать тебя? Четырнадцатилетнюю девчонку! Просто я увидел в твоих глазах неподдельный страх и позволил тебе уйти. Что же до тех ночей… Почему я заставил тебя впустить меня к себе? Потому что ты этого хотела. Ты обманывала себя и потому было легко тебя обмануть. Ты думаешь, что всегда будешь убегать от меня? Ты думаешь, я позволю твоему замужеству с этим пуританином встать между нами? Я скажу тебе кое-что, и ты поймешь, что я готов на все. Капитан Флейм вовсе не злодей, он превосходный капитан и достойный человек. Но лишь один на свете капитан должен повести корабль, на котором плывет Тамар. И этот капитан — я. И… так оно и случилось.
Она повернулась и посмотрела на него с изумлением.
— Придет ли конец твоим злодействам? — спросила Тамар.
Бартли многозначительно улыбнулся.
— Конец может быть только один.
Они плыли уже целый месяц, и интуиция подсказывала Тамар, что назревает эмоциональный взрыв.
Все, что делал или говорил Хьюмилити, до крайности раздражало ее, чувства к нему оборачивались ненавистью. Она смеялась про себя, видя, как он борется с собой. Они спали в одной каюте, и Хьюмилити, думая, что она беременна, мучился и желал ее. Тамар слышала, как он молился, лежа на верхней койке, и знала, о чем он просит Бога.
Ей не давали покоя мысли о Бартли. Она чувствовала, что в его руках ее судьба, так же как судьба корабля. Она знала, что он лишь ждет удобного случая.
Бартли унижал пуритан, как только мог, и вся команда следовала его примеру. Когда Хьюмилити подходил к группе моряков, они начинали пересыпать свою речь непристойными словами. А Хьюмилити, исполненный сознанием собственного долга, не обращал внимания на их уколы и изо всех сил старался обратить их в пуританскую веру.
Условия жизни на корабле повлияли на всех, кто к ним не привык. Штормы, страх при виде любого незнакомого судна, однообразная пища, все это, будучи вначале в новинку, в конце начинает раздражать пассажиров.
Дети быстро со всем освоились и чувствовали себя отлично. Они меньше страдали от качки, для них было главным поесть досыта. Пятеро старших детей Аннис — Кристиан, Ристрейнт, Пруденс, Фелисити и Лав14 нянчили грудных, а Чэрити, Пейшнс