комнатах, которые занимала вместе с графиней. Она никого не пускала сюда, и граф распорядился, чтобы ее не трогали. Слуги говорили, что слышали, как Ну-Ну разговаривает с графиней, точно та находится рядом, а при встрече старая служанка смотрела сквозь меня округлившимися невидящими глазами. Говорили, что смерть графини лишила Ну-Ну душевного равновесия.
Леона и Этьена очень беспокоило случившееся со мной.
Этьен во всем винил себя.
- Я должен был проводить вас назад в замок, - говорил он. - Я собирался вернуться через полчаса, полагая, что вы задержитесь там подольше.
Мне не хотелось объяснять ему, что я сочла измышления его матери столь оскорбительными, что не имела другого выбора, кроме как уйти.
Я просто Ответила:
- Выстрел мог бы быть произведен и в вашем присутствии.
- Возможно, - согласился он. - Разумеется, выстрел предназначался не вам лично… просто любому, не являющемуся крестьянином. Но, будь я там с вами, я мог бы броситься в кусты и поймать негодяя. Вы должны быть осторожны. Больше не выезжайте без сопровождения.
Леон также был обеспокоен. Застав меня однажды в саду одну, он тихо сказал:
- Мадемуазель Минель, я хочу с вами поговорить. Мы направились по дороге от замка, и Леон продолжал:
- Мне кажется, вам угрожает опасность.
- Вы подумали о выстреле?
Он кивнул.
- Этьен полагает, что он не предназначался лично мне. Думаю, нам всем угрожает опасность.
- Меня озадачивает ружье, - вздохнул Леон. - Если бы в вас кинули камень… даже нож, я бы понял это. А в данном случае… не думаю, что это всего лишь знамение времени.
- Что же вы думаете?
- Что вам следует, не теряя времени, вернуться в Англию.
- Как бы мне хотелось проводить вас. - Он загадочно посмотрел на меня. - Дорогая Минель, вам ни к чему во все это впутываться, - он сделал неопределенный жест. - Все это слишком неприятно.
- Но кто может пожелать моей смерти? Ведь я никому не известна.
Леон пожал плечами.
- В замке произошло несчастье, поползли отвратительные слухи.
- Вы не верите, что графиня сама свела счеты с жизнью?
Снова пожатие плеч.
- Ее смерть пришлась очень кстати. Теперь граф свободен. Вот уже много лет он хотел этого. Мы не знаем, что произошло, и, вероятно, никогда этого не узнаем, но люди говорят… Смею заверить вас, о смерти графини будут вспоминать еще долгие годы, будут строиться различные догадки… Так возникают легенды. Не позволяйте втягивать себя в это. Уезжайте. Оставьте все в прошлом. Вы не принадлежите нашему загнивающему обществу.
- Я обещала остаться вместе с Марго.
- Она будет жить своей жизнью. А вы - своей. Вас впутывают в дела, суть которых вы не до конца понимаете. Вы судите людей по себе, но позвольте сказать вам - не все люди честны, - он тепло улыбнулся мне. - Я хотел бы стать вам другом… очень добрым другом. Вы меня восхищаете. Я поехал бы в Англию вместе с вами, но я прикован к этому месту и должен оставаться здесь. Но вы, пожалуйста, уезжайте. Здесь вам угрожает опасность. Это было предостережение, и его нельзя игнорировать. Однажды вам повезло. В будущем такое может не повториться.
- Скажите мне все, что знаете. Кто может хотеть убить меня?
- Я знаю только, что вы должны подозревать всех… всех, до тех пор пока они не докажут свою непричастность.
- Вам что-то известно.
- Мне известно вот что: вы очаровательная, добрая молодая женщина, которой я восхищаюсь и которую хотел бы видеть в безопасности. Пока вы здесь, вам угрожает опасность. Пожалуйста, возвращайтесь в Англию. Еще есть время. Кто знает, возможно, очень скоро уже будет слишком поздно.
Повернувшись к Леону, я посмотрела ему в лицо. В его ясно-голубых глазах читалась неподдельная тревога, а улыбка была лишена обычной насмешливости. Он очень нравился мне. Мне захотелось извиниться перед ним за то, что когда-то я думала, будто видела именно его лицо за окном в тот вечер, когда в танцевальный зал кинули камень.
Но тут меня охватило ужасное ощущение собственной уязвимости, незащищенности. Леон сказал: «Не доверяйте никому». Никому. Ни Леону, ни Этьену, ни даже самому графу. Леон как-то тоскливо взглянул на меня и тихо произнес:
- Возможно… когда все это окончится… я приеду к вам в Англию. Тогда мы сможем поговорить о… многом.
Марго переживала за меня.
- Только представь, если бы эта пуля убила тебя. Ну что бы я тогда делала?
Я не сдержала улыбки. Это замечание было совершенно в духе Марго.
И все же она беспокоилась не только о себе, но и обо мне. Я стала частенько замечать, что она пристально смотрит на меня.
- Меня это пугает, Минель, - говорила она. - Ты выглядишь по-другому.
- Я переживу это.
- Клянусь, ты не спала эту ночь.
- Я дремала, и мне казалось, что я снова на дорожке. Мне даже почудилось, что я разглядела лицо в кустах.
- Чье лицо? - жадно спросила Марго.
- Просто лицо…
Это была не совсем правда. Это лицо я уже видела прежде. Видела за окном в тот вечер, когда устраивали бал. Лицо Леона… и в то же время не Леона. Словно какой-то озорной художник набросал на холсте черты Леона, но добавил несколько штрихов - и вот получилось искаженное злобой, завистью и жаждой причинить боль лицо. Оно так не походило на того Леона, которого я знала… Леон был добрым, и во время нашего разговора я чувствовала, что он по-настоящему беспокоится за меня. Я знала, что он более терпим, чем Этьен. Он видел, что у народа есть причины возмущаться, но все же не верил в необходимость разрушения общества, полагая, что требуется пойти на значительные уступки. Мне казалось, что Леон лучше кого бы то ни было сознает, что необходимо предпринять, и это было неудивительно, ибо он имел возможность взглянуть на все с обеих сторон.
Марго очень много говорила о Шарло и о своей радости от того, что отыскала его. Она постоянно пребывала в столь нехарактерной для нее эйфории. Очень хорошо, говорила Марго, что открылась истинная натура Бесселя. Мими она ни в чем не винила. Ясное дело, на нее повлиял Бессель, но придется расстаться с обоими.
- Сколько времени соблюдают траур? - спросила Марго.
- В Англии, по-моему, год, - ответила я. - Вероятно, во Франции столько же.
- Год… так долго!
- По-моему, необязательно устанавливать определенный срок для траура, - печально заметила я. - Если теряешь любимого человека, траур продолжается всю жизнь. Конечно, постепенно боль становится не такой острой, но не думаю, что она когда-нибудь забудется.
- Ты снова вспомнила о своей матери. Минель, ты счастлива, что у тебя была такая мать.
- Но если бы она не была такой, если бы она была не столь доброй, ласковой, понимающей, теперь бы я не так сильно страдала без нее. Иногда мне кажется, она и теперь дает мне добрые советы.
- Возможно, что так. Возможно, это она подсказала тебе нагнуться и этим спасла тебе жизнь.
- Как знать?
Марго сказала:
