Отсюда возникло еще одно противоречие: новая пехота, которую было так легко разбить и так трудно пополнить в случае потерь, вначале не могла сравняться по силе удара с швейцарскими колоннами и была вообще негодна для стратегии на уничтожение. И здесь не теоретические взвешивания, но непосредственное давление исторического положения заставило всех главнокомандующих тогдашних государств отдать предпочтение стратегии на истощение; самое большее, если их симпатии к ней были несколько повышены преданиями из времен феодального рыцарского войска.
Эти изменения, указанные здесь лишь в самых общих чертах, легко и ясно проследить на примере битвы у Бикокка. В большой борьбе между Карлом V и Франциском I за обладание Ломбардией противостояли друг другу два войска. Войском Карла командовал его итальянский полководец Проспер Колонна. Оно состояло из 19 000 чел. испанской пехоты под командованием испанца же Пескара и немецких ландскнехтов под командой Георга фон Фрундсберга. Французское войско под командой маршала Лоутрека было несравненно сильнее; оно насчитывало 32 000 чел. и состояло наполовину из французских, венецианских и других пехотинцев и наполовину из швейцарцев, делившихся по городским и сельским кантонам на две колонны; одна из них была под командой Альбрехта фон Штейна из Берна, другая — Арнольда фон Винкельрида из Унтервальдена.
И Колонна, и Лоутрек вели войну по принципам стратегии на истощение. Французский маршал вызывал этим величайшее негодование швейцарцев. Уже в предшествовавшем году они целыми группами убегали от него, наскучив постоянными передвижениями взад и вперед. Но посредством большого денежного куша французскому королю удалось принудить Швейцарский союз дать ему и в 1522 г. еще 16 000 чел. и вынудить от него запрещение для отдельных кантонов посылать людей к Карлу V. В январе 16 000 швейцарцев спустились с Альп и присоединились к армии Лоутрека. Тотчас же разгорелась старая распря; швейцарцы требовали опрокинуть врага сокрушительным ударом, в то время как Лоутрек — швейцарцы называли его Лаутердрек (настоящая дрянь) — хотел парализовать его медленной маневренной войной.
В конце апреля дело дошло до столкновения. Колонна и его 19 000 чел. укрепились в охотничьем замке и парке Бикокка, расположенном в 11/2 часах пути от Милана, по всем правилам искусства, со рвами, земляными валами, брустверами и траншеями, так что штурм казался если не совсем невозможным, то во всяком случае очень трудным и сомнительным. Лоутрек даже и не думал о нем, несмотря на ощутимое преимущество, которое ему давало его 32-тысячное войско; он хотел вытеснить врага с этой почти неприступной позиции маневрами. Но давно уже недовольные швейцарцы разразились настоящим мятежом: они угрожали немедленно вернуться домой, если Лоутрек не даст приказа к штурму, а французский маршал по примеру прошлого года знал, что эта угроза не пустой звук, особенно если учесть, что швейцарские наемники были в этом отношении вполне единодушны, так же, как и их предводители — Альбрехт фон Штейн и Арнольд фон Винкельрид. Между этими последними не всегда царило полное единодушие благодаря давним спорам Берна со старыми кантонами. Арнольд фон Винкельрид принимал выдающееся участие в попытке сельских кантонов превратить герцога Миланского в своего вассала, а Ломбардию — в подвластную им землю. Он отличился в Наваррской битве и выдвинулся тогда в начальники миланской лейб-гвардии. Во главе ее он искусно руководил битвой при Мариньяно, с исходом которой были тесно связаны виды старых кантонов на Миланское герцогство. Арнольд Винкельрид выдвинул после этого тяжкое обвинение против Альбрехта фон Штейна, командовавшего бернскими войсками, в том, что он преждевременно оставил поле сражения и этим помешал одержать блестящую победу. Это обвинение имело, или казалось, что имело, вес, потому что Берн противился политике старых кантонов и после нерешенной битвы при Мариньяно действительно провел свою точку зрения в Швейцарском союзе. Но все же доказать свое обвинение Арнольд Винкельрид не смог, и после состоявшегося в 1517 г. суда в Стансе он должен был взять обратно свои обвинения и клятвенно заявить, что «Альбрехт фон Штейн не был негодным дезертиром», а войска Берна «ушли из Пьемонта как честные и доблестные союзники и солдаты».
Под Бикокка оба полководца были единодушны; Альбрехт фон Штейн, несмотря на свое дружелюбие к французам, также заявил маршалу: «Вы, как и в прошлом году, хотите упустить врага из наших рук, но мы этого не позволим». Лоутрек должен был уступить. Он наметил план битвы, который при правильном выполнении должен был иметь верный успех. Половина его войска — 16 000 швейцарцев — должна была удерживать врага на фронте, отвлекая его внимание на себя; тем временем другая половина — 16 000 французов и венецианцев — должна была обойти его с фланга и атаковать его в более удобном месте; лишь после того как начнется здесь бой, швейцарцы должны были начать штурм.
Проведению этого плана помешали швейцарцы. За время мятежного настроения распри проникли и в их ряды. При развертывании они кричали: «Вперед, дворяне, пенсионеры, денежные мешки! Пусть те, кто получает двойное жалованье, идут впереди, а не распоряжаются и не шумят в тылу». Находясь в этом возбужденном настроении под огнем вражеских укреплений, они не имели достаточно терпения, чтобы дождаться сигнала к нападению, который им должны были дать, как только обход вражеского фланга будет закончен. Они слишком рано бросились в атаку, перешли с тяжелыми потерями рвы и атаковали валы. Поднявшись на бруствер не сомкнутой колонной, но отдельными группами, они увидели перед собой густой лес копий немецких ландскнехтов, попав в то же время под сильный огонь испанских стрелков.
В этом отчаянном положении швейцарцы дрались храбро, как всегда. Во главе штурмующих Винкельрид вызвал начальника ландскнехтов на единоборство: «Я найду тебя, старый коллега, ты умрешь от моей руки!» Фрундсберг, уверенный в своем успехе, не поддался этому нелепому предложению, и, чтобы найти его, Винкельрид бросился в ряды ландскнехтов, где и нашел свой конец. В страшном смятении швейцарцы были сброшены во рвы; 3000 убитых, не считая раненых, остались на поле сражения, и между ними Альбрехт фон Штейн. Колонна при своей численной слабости не решился на преследование. Фрундсберг также охотно согласился с ним не принимать решительного сражения; он не хотел испортить неудачным преследованием первую победу немецких ландскнехтов над своими до сих пор недосягаемыми учителями. К тому же швейцарцев уже не приходилось бояться; рассчитывать на добычу они больше не могли, французская военная касса была пуста, и они отправились по домам. Лоутреку пришлось вернуться за Альпы, и кампания была для французского короля потеряна.
Ландскнехты Карла V во время его первой войны против Франциска I.
Гравюра на дереве работы Шеффелина. 1520 г.
Если после битвы под Бикокка и не закончилось швейцарское наемничество — оно, как известно, продолжалось до XIX столетия, — то значительно померкла европейская военная слава швейцарцев. Самое главное было потеряно и не могло уже возвратиться; всем было ясно, что потеря битвы произошла не вследствие каких-либо неблагоприятных случайностей, которых так много приносит с собой переменчивое счастье войны, не вследствие чрезмерной храбрости или превышающей численности врага, но вследствие полного паралича того, что составляло непобедимую силу швейцарских отрядов: дисциплины.
Тем удивительнее кажется с первого взгляда, что имя, с которым поражение при Бикокка было политически и морально связано еще больше, чем в военном отношении, окружается в швейцарских сказаниях героическим ореолом. Однако сказание о самоотверженной смерти Арнольда фон Винкельрида, произошедшей будто бы в битве при Земпахе, за 136 лет до битвы при Бикокка, за свободу Швейцарского союза, мастерски разоблачено Бюркли; и выводы его не только подтверждаются, но и дополняются всеми произведенными с тех пор научными исследованиями относительно швейцарского военного дела.
Есть два рода исторических легенд, отличающихся друг от друга, как штукатурка от мрамора. Одни — создаются искусственно, другие возникают естественным путем. Первые — бессмысленная ложь, вторые — неосознанная правда. Первые есть фальшивая игра под маской учености, вторые — истинное познание, нуждающееся лишь в ясном изложении. Первые — легко разбить, но также легко и слепить снова, вторые — разбитые раз тяжелым молотом знания — никогда не могут более восстановиться, но их осколки продолжают блестеть, как драгоценные камни.
Образчиком первого рода является сказание о том, что наша классическая литература вдохновлялась кабинетными войнами и наемными войсками старого Фрица. Эта штукатурка уже много раз сметалась со стен казарм и университетов, но заботливые руки снова и снова приклеивали ее, и она снова принимала прежний вид. Образец второго рода — легенда о Капуе; эта легенда, находясь в непримиримом противоречии с таблицей умножения, пережила уже 2000 лет и все еще имеет значение поговорки. Рассказ, что Ганнибал
