гладкой Западно-Сибирской равнине среди озер растут в еле заметных глазу блюдцах-западинках не дубовые уже, а березовые рощицы — «колки», с ивой в подлеске, с обильной костяникой в траве. Чем севернее, тем они теснее сплотились. Чем южнее, тем больше растворились в степи.
Вернемся на Великую Русскую равнину и продвинемся дальше на юг. Последние лесочки исчезнут или попрячутся в долины речек да в балки. И только молодые лесные полосы, прямые, как по линейке, будут разграфлять колхозные поля.
Циклоны заходят и сюда, но реже, чем в зону лесов. Чаще стоит ясный, солнечный антициклон, дуют сухие ветры, иной раз даже опаляя хлеб. Дождь не моросит, как в лесах, а сразу прольется ливнем, зажурчит мутной водой по оврагам — и снова светит солнце, сушит землю. Не зайдут сюда циклоны — грянет засуха.
Лес растаял где-то на линии Харьков — Саратов, и до Одессы, до Краснодара и Ставрополя широкой полосой легла открытая черноземная степь с массивами колхозных и совхозных полей. В Сибири степь уходит к Алтаю.
Кончилась лесная полоса, кончились сначала подзолистые, а потом и серые лесные почвы. В степи поля черные, будто жирные; накатанные дороги так и лоснятся.
Густая степная трава отмирает каждый год. Для полного распада стебельков и корней хватило бы тепла, да не хватает влаги — и темный перегной накапливается мощным слоем: до метра и больше. Здесь процент перегноя не 2–4, как в лесах, а в среднем 10. В тепле влага скорее испаряется, чем просачивается, она не так вымывает, не так выщелачивает питательные вещества из почвы, как под покровом леса.
Вот почему в наших степях толщи палево-желтого рыхлого лёсса, намытые в свое время ледниковыми водами, на обширных пространствах покрылись благодатным черноземом. Азота в нем не меньше, чем в навозе. Корешки растений прокладывают поры, а перегной и углекислая известь, присущая лёссу, скрепляют частички почвы в мелкие зерна, делают ее «структурной», комковатой, доступной для воздуха и влаги — от этого плодородие чернозема еще увеличивается.
Плодородную степь, что разлеглась во все стороны, и широчайшим окаемом ушла под купол неба, мы называем «привольной», «раздольной». Мы любим ее размах, ее щедрость. Любовь народа к степному простору вырвалась восклицанием Гоголя: «Чорт вас возьми, степи, как вы хороши!» Конечно, и во времена Тараса Бульбы конь не скрывался в степной траве, как в лесу, так же как птица не могла не долетать до середины Днепра… Простим поэту восторг преувеличений — степи в самом деле прекрасны.
Чуть сошел снег, лиловые цветы прострела уже смотрят на солнце. Степь еще только собралась зеленеть, а уж горит на ней золото горицвета сквозь светлую голубизну гиацинта. А там пойдут ирисы, ветреницы, незабудки, и, наконец, ковыль выбросит свои белые перья. Летняя жара разольется темно- лиловым цветением шалфея, пока не ляжет белый ковер кашки и таволги. Но синий оттенок бросят на него колокольчики, их сменят тускло-розовые цветы эспарцета — и яркость мало-помалу поблекнет, трава побуреет, приблизится осень.
Впрочем, все это можно увидеть лишь кое-где по склонам логов да в заповедниках.
За Уралом еще есть нетронутая степь, ее надо поскорее распахать На Русской равнине она почти сплошь распахана. В степи и лесостепи — семь десятых нашей пашни, тут — главная житница Советской страны.
Степь покорена человеком, она кормит наш народ, с каждым годом дает больше хлеба. И для всех, кто ценит человеческий труд, кто понимает его смысл, кто видит великую цель наших усилий — бескрайное море отборной пшеницы больше говорит сердцу, чем степное разнотравье.
К югу лето все жарче, дождей все меньше. Почва уже не черная, а коричневая, как скорлупа у каштана. Разнотравье ушло, господствуют узколистные злаки — ковыль да типчак. Слышен запах полыни. Среди лета трава выгорает, и только в августе, когда цветет ковыль тырса, степь вновь подергивается золотой пеленой.
Терпкий, острый, легкий запах сухой степи никогда не забудешь.
Эти строки — из стихотворения Майкова на тему, взятую из Волынской летописи. Брат не внемлет зову брата возвратиться в родные степи. Он глух даже к песням детства. Но все сомнения исчезают, когда ему дают понюхать пучок душистой травы из тех мест, где он вырос.
Степь постепенно переходит в полупустыню. Полоса полупустыни со светло-каштановыми солонцеватыми почвами идет от Сталинграда по Казахстану севернее Аральского моря и озера Балхаш к Семипалатинску. Здесь не столько полей, сколько пастбищ. На них большие стада. Нет уже сплошного травяного покрова — видны голые плешины, как на вытертом сукне. Всюду норы сусликов. Ковыль и типчак начинают отступать перед полынью. Осенью ветер гонит упругие шары перекати-поля, и они мчатся, подпрыгивая, пока не свалятся в ложбину.
Двигаясь к югу, мы вступили в полосу антициклонов — в полосу нисходящего воздуха. В спину нам стали чаще дуть северо-восточные ветры. Эти струи воздуха, подобные пассатам, несутся из менее теплых, мест в более теплые, иссушаются и потому не источают влаги. К югу от линии Астрахань — Балхаш выпадает 200 и меньше миллиметров осадков в год — малая толика воды, выжатая из забредших циклонов.
Дождей совсем мало — равнины Туранской низменности под крутыми лучами южного солнца, падающими с безоблачного неба, могли бы испарять раз в десять больше влаги, чем сами получают. Здесь до гор Средней Азии разлеглись пустыни.
Почва не то что черная или коричневая — она даже не бурая, а серая, будто выгорела. Мало в пустыне падает на землю отмерших растений — тут голой земли больше, чем заросшей. Да и те остатки растений, что упали на почву, в жаре перегорели, разложились почти нацело. В почве лишь полтора процента перегноя, потому она и серая.
Но после распада питательные вещества из-за безводья выщелочены слабо, и эта серая земля — дай ей воду — будет на диво плодородной.
Правда, это больше относится к южным, среднеазиатским пустыням. А в пустынях Казахстана земля слишком уж соленая. Эта область лишена стока, и здесь накопилась соль, принесенная реками. А Каспий соли все подсыпает да подсыпает: ветер выносит с моря и развеивает по земле мельчайшие соляные частицы. Чтобы почувствовать соль, нужно лизнуть листик тамарикса: за ночь на нем выступили горько- соленые капельки, а днем солнце их высушило в мелкие кристаллы.
Всюду пятна солонцов — здесь в почве сода, а она растениям вредна. Пучками на голой земле торчат солянки да полынь.
На взгляд поверхностного путника — гиблые, скучные места. Меж тем это не так. Обработка гипсом делает солонцеватые почвы плодородными. Тронутая первым морозом полынь теряет эфирные масла, а вместе с ними горечь и становится лакомым и питательным кормом. Когда гонят овец на мясокомбинат и хотят поднять их убойный вес, выбирают маршрут по полынным пастбищам.
Даже пустыня, покрытая пятнами солонцов, не покажется скучной, если взглянуть на нее внимательным глазом. Вот что написал один исследователь: «Огромные, весной ярко-зеленые солонцы с появлением удушливыx жаров постепенно получают желтоватый, а наконец, и ярко-желтый цвет, который с наступлением первых осенних дней переходит в розовый, кроваво-красный и фиолетовый. В то же время показывается молодая зелень новых отпрысков, и все четыре цвета удивительно хорошо гармонируют между собой. Представить себе весь эффект подобной оригинальной картины, особенно при восходе и закате солнца, трудно. Нужно ее видеть, чтобы убедиться во всей ее красоте».
А знаменитый туркменский поэт Сейди оказал даже так:
