– Я была распутницей. Так говорил мой отец, и так говорил епископ. Но я никогда не продавала себя. Это мой отец продал меня Уиллу Шору. Прошу вас, Томас, оставьте меня. Я уже все решила, поскольку ясно представляю себе, что будет потом.
Он ушел, поняв, что бесполезно убеждать ее.
Джейн вышла во внутренний двор. В тюрьму как раз входили пришлые проститутки. В углу на соломе лежала умирающая женщина. Безумный пастор проповедовал воображаемым прихожанам. Кто-то разразился отчаянными рыданиями, вероятно, новичок. Жалкая жизнь продолжалась.
Джейн впала в отчаяние. Томас, добрый человек, уважаемый горожанин, предлагал ей выход, а она отказала ему. Ей некого винить, кроме самой себя.
«О, Джейн Шор, какая же ты дура!.. Какой же дурой ты была всегда!»
Из ворот тюрьмы Ладгейт вышла Джейн Шор. У нее в кармане лежал кошелек, полный денег. Она – свободная женщина. Томас оплатил ее долги и прислал ей этот кошелек, а король даровал ей помилование.
Она свободна! Ей даровали свободу, ее не пришлось покупать.
Томас написал ей: «Ваши долги оплачены. Посылаю немного денег, чтобы помочь вам встать на ноги. Если вы когда-нибудь измените свои намерения, я буду ждать вас».
После Ладгейта свежий воздух казался таким насыщенным, что перехватывало дыхание.
Джейн шла берегом реки, думая о том, что будет делать.
Как прекрасен город в переливающихся солнечных лучах! Скоро наступит ноябрь, и туман повиснет над верхушками деревьев, поднимаясь от воды. Ноябрь. А в июне ей казалось, что она нашла свое счастье.
Как обманчива жизнь – столько обещать и не выполнять обещаний!
Однако нельзя стоять здесь целый день, уставившись на реку. Она должна начать новую жизнь. Но куда ей пойти?
Ист-Чип
Маленькая комнатка над лавкой Бэнстеров, которую теперь занимала Джейн, была убогой и почти без мебели. В ней стояли только стол и стул, и каждую ночь Джейн стелила себе постель из соломы. В комнате не было драпировок, чтобы прикрыть безобразные стены, а единственное окно было без стекла. Правда, на нем были ставни, которые или совсем закрывали свет, или, если были открыты, впускали в комнату всю непогоду. Тростник на полу был несвежим, но после Ладгейта эта комната казалась Джейн роскошной. Живя в таких условиях, она рассчитывала, что денег, которые ей дал Томас Лайном, хватит на год или больше.
Бэнстеры отнеслись к ее появлению чрезвычайно доброжелательно. Они настояли на том, чтобы она питалась вместе с ними, и за небольшую плату предоставили ей отдельную комнату, в то время как вся семья ютилась в комнате позади харчевни.
Временами Джейн вспоминала Эдуарда во всем его великолепии или мимолетную прелесть недели, проведенной с Гастингсом, и тогда она горько сокрушалась о своей несчастной доле. Но будучи жизнерадостной по своей природе и представляя ужасы тюрьмы, от которых только недавно избавилась, она благодарила судьбу за то, что она даровала ей таких друзей, как Томас Лайном, Кейт, Белпер и Бэнстеры. Когда Джейн задумывалась об их доброте, ей становилось легче на душе.
Однажды, вскоре после своего освобождения, когда она сидела у окна, глядя вниз на толпы людей, заполнивших мясной рынок Ист-Чипа, она вспомнила день, когда они с Уиллом отправились посмотреть на короля.
«С прошлым покончено, – бранила она себя. – Помни, что сейчас начало 1484 года, и прошедший год был самым трагическим в твоей жизни».
Сегодня король Ричард и королева Анна проедут по улицам Лондона, являя себя народу после подавления мятежа, организованного Бекингемом. Джейн собиралась выйти из дома, но не для того чтобы посмотреть на них. Ей нужно было в Тауэр, где она регулярно навещала маленьких принцев; этими визитами она и жила в эти дни.
С каким удовольствием она проходила через главные ворота и направлялась в сторону кухни Белпера! Ее никогда не окликали. Стражники и тюремные надзиратели знали ее и относились к ней с уважением. Им было известно, что она приходит навещать свою подругу Кейт Белпер, а Кейт, как и Джейн, в Тауэре пользовалась всеобщей любовью.
Джейн обожала сыновей Эдуарда, и ей казалось, что день ото дня они становились все больше похожими на отца. Они всегда радовались ее приходу, рассказывали ей, как скучно они живут. Конечно, они не были заключенными, как бедная Джейн в Ладгейте. Их окружала поистине роскошная обстановка – все- таки они племянники короля, хоть и незаконнорожденные; никто не осмеливался отрицать, что их отцом был Эдуард IV. Тем не менее жизнь в Гарден Тауэре могла привести в уныние кого угодно, и поэтому небольшая конспирация, которую приходилось соблюдать в связи с визитами Джейн, очень развлекала их. Ведь они были еще мальчиками – тринадцати и одиннадцати лет.
Джейн, надевая плащ, посмотрела на себя в старое зеркало. Джейн, отражавшаяся в нем, очень отличалась от Джейн, какой она была год назад. Ее кожа приобрела желтоватый оттенок, и она сомневалась в том, что сможет когда-нибудь восстановить тот здоровый цветущий вид, который прежде был одним из самых больших ее достоинств. И без зеркала она видела, что ее длинные роскошные волосы утратили золотистый блеск. Платья Кейт болтались на ней, подчеркивая ее худобу. Нужно ли ей прятать свое лицо под капюшоном? Разве кто-нибудь узнает в ней некогда ослепительную Джейн Шор?
Она пожала плечами. Ее молодость осталась в Ладгейте. Но какое это теперь имеет значение? Те, кого она любила, мертвы, а принцы не замечают, что ее красота увядает. Для них она все та же Джейн, которую они горячо любили, когда были совсем маленькими мальчиками, двумя самыми известными маленькими мальчиками в стране.
Джейн начала спускаться по спиральной лестнице. Деревянные ступени были кое-где сломаны, и приходилось ступать очень осторожно. Каким странным контрастом все это было с Виндзорским замком или Вестминстерским дворцом, которые всего лишь год назад она считала своим домом…
Миссис Бэнстер встретила ее внизу.
