прощальную записку, лежало запечатанное письмо.
Юлиус быстро вскрыл и развернул его.
Вот что он прочел:
«Прости меня, мой Юлиус. Возращение твое убивает меня, но я умираю потому лишь, что люблю тебя. Ты бы перестал меня любить, может быть, даже возненавидел бы. Ребенок наш умер. Ты теперь понимаешь, что мне надо умереть».
- Батюшка! - закричал, как громом пораженный, Юлиус.
Барон прибежал на зов. Юлиус показал ему письмо.
- Не падай духом, - утешал его барон. - Может быть, еще не поздно. Давай искать ее.
- Пойдем искать! - воскликнул Юлиус. Он не мог отделаться от овладевшего им страха.
Как раз в эту минуту вошла Гретхен. Юлиус бросился к ней.
- Где Христина? - закричал он. - Ты видела Христину? Ты знаешь, что с ней случилось?
- Я сама ищу ее, - ответила Гретхен. - Может быть, она тут где-нибудь, в замке.
- Ты ее ищешь? А почему? Значит, ты видела ее? Не приходила ли она к тебе в хижину?
- Нет, - ответила Гретхен. - Но ведь все ее ищут.
- Еще бы! Как же не искать! - в отчаянии стонал Юлиус- Ведь она хочет умереть, Гретхен!
- Послушай, Юлиус, приди в себя, успокойся, - уговаривал его барон. - Каким образом и где она может убить себя? У нее нет ни яда, ни оружия!
В ту же минуту в голове у Гретхен пронеслось, как молния, слово, страшное название, которое Христина часто повторяла в бреду.
- Ущелье Дьявола! - вскричала она.
- Да! Бежим скорее! - перебил ее Юлиус.
И все трое бросились к Ущелью Дьявола, а за ними и слуги.
Тут случилось с Юлиусом нечто ужасное. Прибежав к провалу, он хотел закричать, позвать Христину, но от волнения не мог произнести ни одного звука и стоял, как онемевший. Вместо крика из горла его вырывался какой-то шепот.
- Да позовите же ее, - обратился он к отцу и Гретхен, совершенно обессиленный. - Позовите ее, я не могу!
Наконец они приблизились к пропасти.
Они осмотрелись кругом: ничего нигде.
Они наклонились над провалом: тоже ничего.
Юлиус, рискуя ежеминутно свалиться в пропасть, схватился рукой за куст и, чтобы лучше разглядеть, повис всем корпусом над пропастью.
- Батюшка, - закричал он, - что-то виднеется! Саженях в пятидесяти внизу, в глубине, виднелся ствол дерева, торчавший сбоку пропасти. На одном из толстых сучьев этого ствола висел обрывок от капота, который Христина надевала по утрам, и ее яркая шелковая косынка, купленная еще в Греции.
- Прощайте, батюшка! - вырвалось у Юлиуса. И он выпустил из рук куст.
Но барон успел схватить его за руку и удержать.
Он оттащил его от провала и дал знак людям, чтобы они стали около него, боясь, как бы Юлиус опять не вырвался из рук.
- Сын мой, сын мой! Будь благоразумен, вспомни, что ты христианин! - уговаривал он его.
- Ах, батюшка! - рыдал в отчаянии Юлиус. - Куда же мне деться теперь? Я приехал и что же нахожу дома: жена бросилась в пропасть, ребенок умер. А люди еще позавидуют, пожалуй, что я вернулся миллионером.
В это время барон, подойдя к Гретхен, спросил ее потихоньку:
- Гретхен, вы непременно знаете что-нибудь. Наверняка здесь замешан Самуил. Я требую, чтобы вы мне сказали все!
Но Гретхен посмотрела ему в глаза и ответила холодно и решительно:
- Я ничего не знаю, и мне нечего вам говорить. Казалось, она действительно ничего не знала или твердо решилась молчать.
Барон Гермелинфельд только покачал печально головой и опять подошел к сыну. Потом, после долгих увещеваний и почти насильно, ему удалось привести Юлиуса домой. Слуги ушли тоже с ним.
Гретхен осталась одна у пропасти.
- Да, - сказала она. - Я сдержу свою клятву и схороню ее от всех глубоко, как в этой пучине. Но все же, Христина, ты неправа: ты своей смертью поторопилась упредить божье правосудие. А я, - я подожду его тут, на земле.
КОНЕЦ.
