гнев, страх, удивление, но ничего этого не было. Только одна мысль: Хью мертв. Они его убили… Больше никогда я не увижу его… Нигде и никогда…
Он лежал на роскошной постели в комнате, специально приготовленной для него. Знал, что возле дверей стоит стража. Значит, он пленник. Он, король, – пленник! И чей? Собственной жены! Не забавно ли?.. Нет, чудовищно!
«О, Изабелла, Изабелла, – думал он. – Никогда я не понимал тебя достаточно хорошо. Все эти долгие годы ты была такой мягкой, такой податливой. Ты родила мне детей. Ты терпеливо ожидала, когда я сочту возможным обратить на тебя внимание, разделить с тобой ложе… Красавец и умница Гавестон так и не разгадал твоих подлинных мыслей. Мой дорогой Хью обнаружил их слишком поздно. И я долго не хотел ему верить… Теперь у тебя любовник – Мортимер, мой заклятый враг… О Изабелла, Изабелла…»
Она оказалась точь-в-точь такой, как ее отец, Филипп Красивый, кто был безжалостен, неумолим, мстителен, кого все вокруг боялись, пока он не очутился на смертном ложе, куда привело его раньше времени проклятие тамплиеров и где он был беспомощен, жалок и несчастен. Его наследники тоже получили свое – расплачивались за грехи отца.
Изабелла так же безжалостна, неумолима, мстительна. И она меня ненавидит. Что же они с Мортимером придумали для меня?.. Увидим, остается только ждать…»
Шли дни. Генри Ланкастер часто заходил к нему – неизменно любезный, со смущенным видом, словно все время хотел сказать: «Не моя вина, милорд, что вы находитесь здесь, под охраной, я всего лишь выполняю приказание…» Но он не произносил этого.
Ланкастер, да и не он один, понимал, что оскорблять короля неумно и небезопасно; как бы низко тот ни пал, кто поручится, что в один прекрасный день все не возвратится на круги своя и король не обретет снова власть?
Эта мысль зачастую приходила в голову Эдуарду. Она согревала его… Возможно, именно поэтому, а вовсе не из-за родственных чувств Генри так почтителен, не позволяет себе ничего лишнего. Быть может, он знает то, чего не знает сам король, – что положение Изабеллы и ее любовника не так уж прочно, и все может вскоре перемениться?..
Они с Ланкастером много часов проводили за шахматами – в игре время летело почти незаметно.
– Генри, – спрашивал иногда король, – сколько вы еще намерены держать меня здесь?
Тот пожимал плечами. Ему, Ланкастеру, сие неизвестно.
Разумеется, об этом лучше знает Мортимер… Мортимер, этот выскочка из приграничных земель! Кто был узником короля и сумел с помощью своих дружков, таких же предателей, убежать из тюремного замка. О, как же он, король, промахнулся тогда! Нужно было сразу лишить головы этого негодяя! Обезглавленный Мортимер никогда не очутился бы на свободе, не стал бы любовником Изабеллы, не собрал бы войско против короля, не захватил бы его в плен…
Но скорее всего Мортимер всего-навсего орудие в умелых руках, И, если не он, Изабелла нашла бы другого любовника, другого человека, кто возглавил бы ее армию. Она – вот кто его истинный враг! Французская волчица!..
Король попытался сосредоточиться на игре. Даже в шахматы он почти всегда проигрывал: не мог выработать нужной стратегии, вовремя отразить удары. Генри Ланкастер побивал его на шахматном поле точно так, как его родной брат Томас делал это в жизни. Хотя и закончил ее трагически. Последний удар оказался за ним, за Эдуардом…
– Шах и мат, – сказал Генри торжествующе.
Король дернул плечом. Он произнес:
– Вы самый добросердечный тюремщик из всех, кого я мог ожидать, Генри.
Ланкастер снова расставил фигуры на доске.
– Я не забываю о вашем королевском происхождении, милорд, – ответил он.
– Но вы не забываете и о судьбе вашего родного брата, – сказал король, – и вряд ли можете простить мне его казнь… Не надо меня осуждать за это. То было веление времени. Если бы он вовремя переметнулся на сторону шотландцев, то остался бы жив.
– Он все же был незаурядным человеком, милорд. Суд над ним оказался слишком скорым, ему не дали возможности защищаться.
– Не будем ворошить прошлое, Генри, – сказал король. – Оно было, и с ним покончено. Совершено много ошибок, но сделанного не вернешь. Вы стали, к сожалению, моим врагом, и именно потому королева и ее любовник отдали меня в ваше распоряжение. Но вы делаете все, чтобы не уронить чести вашего брата и своей собственной. Я понимаю это и глубоко ценю. Вы водрузили крест в память о его душе. Вы рассказываете о чудесах, происходящих возле его гробницы, и пытаетесь сделать из него святого, понимая, что, чем больше людей поверят в это, тем громче будут поносить короля.
– Люди поносят вас из-за ваших друзей, милорд, – спокойно сказал Генри Ланкастер. – Вы это сами хорошо знаете.
– Меня оклеветали и очернили! – воскликнул король. – А в результате я потерял тех, кого любил больше всего на свете… Но оставим этот разговор. Я хотел сказать, что вижу от вас только доброе отношение, которого не ожидал и не заслужил. Это глубоко трогает меня, Генри, кузен мой!
Ланкастер опустил взгляд на шахматную доску.
– Еще одну партию, милорд? Хотите отыграться?
Король едва не рассмеялся. «Отыграться»! О да, он хотел бы отыграться, хотел бы взять реванш над теми, кто убил Хью и его старого отца. Кто терзал и мучил красивое молодое тело любимого друга… Хотел бы взять реванш над Изабеллой, изменницей и прелюбодейкой.
Ах, если бы он мог так же легко двигать людьми в своей стране, как шахматными фигурами на этой доске! Но, увы…
Изабелла ехала верхом; она была в шелковом платье, украшенном сверкающими золотыми пуговицами, которое ниспадало волнами на круп коня. На плечах у нее белела накидка из меха горностая. Как всегда,
