– Ему больше всего пристало, – говорил он, – быть уличным скрипачом и забавлять сельский люд на ярмарках. Это бы у него хорошо получалось.
Гавестон искусно изобразил, как бы тот это делал.
– Перро, – со смехом сказал король, – ты забываешь, что он мой двоюродный брат.
– Скорее всего то была шутка Всевышнего, милорд. Во всяком случае, все мыслимые достоинства, а также внешность королевского сына Господь отдал вам, отобрав у прочих. Но больше всех из них нам следует опасаться не Ланкастера, а черного Арденского Пса. Вы знаете, кого я имею в виду.
– Наверное, Уорвика?
Гавестон кивнул.
– Что же касается старого Набитого брюха, то его можно вообще сбросить со счетов.
– Ты говоришь о Линкольне? Ох, Перро, ты меня уморишь со смеху! Он действительно делается все толще и вот-вот лопнет.
Эдуарду было приятно слушать издевательские речи в адрес столь могущественных лордов: в образе Скрипача или Набитого брюха они не казались уже такими устрашающими.
– Я вот что скажу тебе, Эдуард, – продолжал Гавестон, – эти господа воображают себя в десять раз значительней и смелее, чем на самом деле. И мы им докажем это!
– Но как?
– Начнем хотя бы с турнира. Я соберу на него лучших рыцарей Франции и Англии. Молодых, неизвестных почти никому. Они прибудут сюда, и мы тогда посмотрим на наших могучих храбрецов. Пойдет это для начала?
– Турнир? Что ж, мне нравится. А ты на нем будешь самым красивым!
– Да благословит тебя Господь, дорогой друг! Я разделю эту долю с тобой…
Похороны короля состоялись в холодный октябрьский день. Тело было опущено в гробницу, подготовленную под сводами Вестминстерского аббатства. На улицах города много говорили о величии покойного, но думали уже о том, что принесет новое царствование. Внешность молодого Эдуарда, его льняные волосы, общее сходство с отцом вызывали у людей симпатию, но все чаще слышались разговоры о новом фаворите Гавестоне, против которого ополчились бароны, и это начинало вносить разлад в суждения и мнения народа. О прежнем короле не ходило никаких подозрительных слухов – он был безупречен, считался примером для всех отцов и мужей, а потому его влияние на страну можно было считать благотворным.
Женщины чаще говорили о том, что новый король еще молод – вот вскоре женится и тогда наверняка остепенится… Да, так оно и будет.
Мужчины же считали, что все несчастья в стране от чужеземцев: Гавестон ведь гасконец, то есть француз. Если король отправит его куда подальше, как сделал в свое время его отец, все будет хорошо.
Но пока что прошло еще немного дней с начала нового царствования, скандал не успел разгореться, и популярность молодого монарха почти не была поколеблена.
Однако несколькими днями позже, после того как Пирс Гавестон спешно обручился с Маргарет де Клер, напряжение стало заметно нарастать. Все бароны, как один, были возмущены этим браком, однако король не стал считаться с их мнением и поступил по-своему. Единственным утешением для благородных лордов была мысль о том, что теперь, после женитьбы Гавестона, прекратится его порочная, судя по достоверным слухам, связь с королем.
Юная Маргарет, совсем еще ребенок, была в восторге от своего нареченного – такой красивый, такой изящный! – а потому не возражала стать его женой. Но он так мало проводил с ней времени, что она едва ли могла почувствовать какую-либо перемену в жизни…
Перро лежал, вытянувшись, на королевской постели, Эдуард смотрел на него с нескрываемым восхищением. Как он хорош, как грациозен – словно кошка, и в то же время полон достоинства, свойственного лишь королям, но не всегда, увы, самими королями проявляемого.
Гавестон тоже был вполне доволен собой. Он быстро становился самым значительным лицом в королевстве, потому что все, что бы ни задумал сделать, совпадало с волей монарха.
Сейчас они беседовали об Уолтере Ленгтоне, которого оба считали своим старым недоброжелателем.
– Как ни странно, – говорил Гавестон, – этот наш старинный враг до сих пор ходит в королевских казначеях.
– Недолго, недолго ему осталось, мой Перро.
– И все же, мне кажется, он задержался. Моим твердым убеждением является, и надеюсь, мой дорогой господин разделяет эту мысль, что те, кто выказывают себя хорошими друзьями по отношению к нам… к тебе, мой милый мальчик… должны быть вознаграждены. Те же, кто проявил себя враждебно, обязаны понять, что в их судьбе наступают перемены к худшему.
– Я подумаю о Ленгтоне, – сказал Эдуард, не сводя глаз с говорившего.
– Давай решим дело сейчас и не будем больше о нем думать. Пускай мысли о нем не засоряют нам головы.
– Прогони его, – сказал Эдуард. – Я согласен.
– Превосходно. Так я и сделаю…
Они со смехом стали вспоминать прежние свои стычки с Ленгстоном, когда тот пользовался большим доверием у старого короля.
– Помнишь, как мы охотились на его землях? – спросил Гавестон.