— Мы проявим терпение. Решение станет ясным – нам обоим.
— Тебе и Омасу.
— Нет, тебе и мне.
Бен был рад, что Джейсен всерьез принимает его мнение. Он сильнее, чем когда бы то ни было, настроился вести себя как мужчина, а не ребенок. Сейчас он знал, что больше никогда не будет играть.
Они прошли через колоннаду вестибюля Сената, и вышли наружу, на залитую солнечным светом площадь.
Выстроившись в неровную линию, перед зданием Сената собралась группа протестующих примерно в две сотни человек. Несколько десятков сотрудников Управления безопасности Корусканта построились в редкую цепь около здания, но все выглядело мирно. Раздающиеся время от времени выкрики: «Кореллия – не ваша колония!», давали понять, кем были эти протестующие. Корускант был домом для существ почти со всех планет в галактике, и даже перед возможным приближением войны они оставались здесь. Бен решил, что это… странно. Войны обычно предполагали линии фронта и затрагивали далекие планеты, а не людей, которые были во многом похожи на него и были практически соседями.
— Что–то мне подсказывает, что нам лучше не останавливаться для подписания автографов, — сказал Бен.
Джейсен остановился и оглянулся на митингующих. – Как ты думаешь, сколько кореллианцев живет в Галактическом Городе? – Один из митингующих спроецировал на стену здания Сената огромную голографию, гласившую: «КОРЕЛЛИЯ ИМЕЕТ ПРАВО НА САМООБОРОНУ». – Пять миллионов? Пять миллиардов?
— Ты думаешь, они представляют опасность?
— Я просто размышляю, какие сложности вызовет эта война для Корусканта, учитывая, сколько кореллианцев здесь живет.
— Но война не началась. Пока.
— Не в той степени, чтобы затронуть правительства, — согласился Джейсен. – Но попробуй ощутить, что происходит вокруг тебя.
Способности Бена ощущать Силу были лишь долей способностей Джейсена, отточенные немногим больше, чем усиление физических навыков и изучение основ настоящей медитации. Он закрыл глаза и ощутил неясное покалывание в задней стенке горла, признак чего–то опасного, находящегося далеко. Легкий ветерок, прошелестевший по площади, принес с собой запах листвы. Митинг протеста продолжился, уже немного погромче, но все еще мирно.
— Я чувствую опасность, но она далеко. – Бен открыл глаза, беспокоясь, что ответил не на тот вопрос. – Ощущение похоже на то, что приближается очень сильная бура. Ничего больше.
— Именно, — подтвердил Джейсен. – Миллиарды беспокойных, недовольных людей, готовых сражаться. Людей, которые хотят, чтобы все наладилось. Которые хотят мира.
— Это ведь наша работа, так?
— Да, — ответил Джейсен. – Это наша работа.
— И я буду тебе помогать.
Бен хотел быть уверенным. Он уже получил первый урок того, что Джейсен называл «рациональностью». Несколько недель назад он был диверсантом, героем, настоящим солдатом, который помог устроить диверсию на Балансирной станции, и вызвал ярость правительства Кореллии. Теперь же ему приходится вести себя тихо и говорить только тогда, когда его спросят. Ему было нужно знать точно, собирался ли Джейсен обращаться с ним как с взрослым только тогда, когда ему было удобно, как это делал его отец.
На некоторых планетах подростки в тринадцать лет уже считались мужчинами и все тут; назад дороги нет, и не нужно волноваться о том, что скажут твои родители. На Мандалоре мальчишки становились воинами в тринадцать лет после испытаний, под руководством своих отцов. Джедаи тоже тренировались с самого детства, но испытания проводились намного позже. Бен знал, что он не станет рыцарем–джедаем, пока ему не исполнится как минимум двадцать лет.
Казалось, что до этого еще целая жизнь. Внезапно он почувствовал зависть к никогда не виденным им мандалорским мальчишкам.
— Да, — наконец ответил Джейсен. – Конечно, будешь. Это не всегда будет просто, но ты справишься. Я знаю, ты сможешь. Некоторые вещи, о которых мы будем разговаривать должны остаться между нами, но с военными вопросами всегда так. Ты готов на это?
Можно подумать, он обсуждает свою жизнь с отцом. С недавнего времени он даже с матерью не очень охотно обсуждал некоторые вопросы.
— Вроде адмирала Ниатхал?
Джейсен улыбнулся. Бен снова сделал верную догадку. – Да, вроде адмирала, и я думаю, она будет нашим союзником.
— Я понимаю, Джейсен. Я знаю – это серьезно.
— Хорошо. Именно это я и должен был знать.
Бен просто светился от похвалы, хотя знал, что не очень правильно радоваться, поскольку они говорили о войне. Сейчас он очень хорошо понимал огромную разницу между тренировкой со световым мечом – что воспринималось как игра – и реальным боем. Люди уже погибали. В будущем погибнуть еще многие. Когда возбуждение от битвы прошло, он много об этом думал.
Сейчас ему хотелось знать, что действительно случилось с Брайшей, странной женщиной, которая не понравилась ему с первого взгляда, и с джедаем по имени Нилани, с которой они путешествовали. Джейсен сказал только то, что их убили – без подробностей и объяснений – но ничего из произошедшего Бен не помнил, хотя он был уверен, что был где–то вместе с ними.
«Неужели Джейсен сказал только папе, а не мне?»
Это угнетало его. Он терпеть не мог забывать то, что считал важным, а это событие действительно было серьезным и стоило того, чтобы его помнить.
— Что–то тебя беспокоит, — сказал Джейсен, когда они пошли прочь, оставив митинг позади.
«Да: Брайша и Нилани». Но Бен решил, что частью взросления является умение подчиняться приказам не как ребенок, который не знает, как лучше, а как солдат, который понимает, что иногда есть вещи, которые тебе знать не следует.
— Ничего важного, — ответил он. – Совсем ничего.
Кабинет министра Коа Не, комплекс клонирования, город Типока,
Камино, десять стандартных лет после юужань–вонгской войны
— Вы умираете, — сказал врач.
Боба Фетт видел в его отражение в огромном, во всю стену листе из транспаристали, пока пристально смотрел на неспокойную поверхность моря. Светло–бежевый пиджак, белые волосы, бледное лицо: должно быть, он гадал, почему Фетт для проведения дополнительных обследований вызвал его сюда.
«Потому, что я считаю, что мне необходима особая экспертная оценка каминоанцев, а не только твоя. И я прав».
Город Типока представлял собой жалкие остатки того воплощения элегантности минимализма, каким он был во времена его отца, но его несколько поврежденных башен до сих пор были для Фетта в большей степени «безопасной гаванью», чем когда–либо мог стать Корускант. Он сосредоточился на темной поверхности моря, и на несколько секунд задержал взгляд, пытаясь увидеть, не собираются ли айвы в стаи снова, затем зафиксировал и обдумал слова врача.
Они имели знакомый вкус неизбежности, но все же вызвали холод внутри. Он заставил свои лицевые мышцы неподвижно застыть и повернулся к доктору с выражением лица не менее непроницаемым, чем шлем его мандалорской брони.
Доктор Белюин был одним из немногих, кто когда–либо видел его без шлема. Доктора могут воспринимать уродства намного проще, чем большинство других.
— Разумеется, я умираю, — сказал Фетт. – Я плачу тебе, чтобы ты мог сказать, что я могу с этим сделать.
Белюин сделал паузу и Фетт увидел, как он обменялся быстрыми взглядами с Коа Не, каминоанским ученым, возглавлявшим этот клонный комплекс, который сейчас являлся лишь тенью своего прошлого.
