супружеской неверности, первая половина Билля о лишении королевы ее прав могла иметь силу.
Он навестил лорда Ливерпульского.
– Если Билль пройдет, – сказал он, – это еще не конец. Мы провели расследование частной жизни королевы, а что, если будет расследование частной жизни короля?
– Ну, у него, конечно, были любовницы… да у какого короля их нет, – начал Ливерпульский.
– Дело не столько в любовницах, сколько в женах. Есть сильное подозрение, что как наследник престола король каким-то образом умудрился сочетаться браком с Марией Фитцгерберт, а по закону о престолонаследии, поскольку эта леди – католичка, подобное грозит потерей короны.
Ливерпульский понял. Билль не должен пройти. В следующем чтении за него голосовали всего девять лордов.
– Ну, вот и конец Биллю, – сказал Брогэм Денману. – Мы победили, дружище. Они и не станут пытаться провести его через Палату Общин.
Он был прав. Лорд Ливерпульский отозвал свой Билль.
Королева была оправдана.
Сквозь нестихающие приветствия толпы она проехала до самого Бранденбург-хауза.
Возвращение в Брунсвик
Каролина призвала к себе леди Анну Гамильтон. – Вы видите перед собой… триумфатора… – сказала она и горько усмехнулась.
– Сильная боль, Ваше Величество? Королева кивнула.
– Дайте мне магнезии.
Леди Анна принесла лекарство, а королева сама смешала его с водой.
– И добавьте немного настойки опия, – сказала она.
– Ваше Величество… разве разумно принимать так много?
– Ну, дорогая моя, – засмеялась королева. – Разве я когда-нибудь была разумной?
Король был унижен решением суда. Билль провалился. А он все еще связан с этой женщиной. Даже леди Конингем не смогла утешить его. Он плохо себя чувствовал, был слишком толст, у него была корона, но жизнь потеряла свою прелесть.
Король оставался в Виндзоре. Ему хотелось побыть одному. Он не испытывал желания ездить по лондонским улицам и терпеть унижение, когда в его карету швыряли грязью, а люди отпускали нелестные замечания в его адрес. Как это все отличалось от того, о чем он мечтал в юности. Тогда он был для них Очаровательным Принцем и, где бы он ни появился, люди аплодировали ему. Его предпочитали унылому старому отцу. Каким замечательным королем он будет! Вот что о нем говорили. И вот он король, прячущийся в Виндзоре, боящийся выехать в столицу, печально вспоминающий полосу скандалов на долгом жизненном пути от малютки принца к принцу-регенту, а затем королю Георгу IV.
Как обычно, в конце концов утешила его леди Конингем.
Она поменяла мебель в его спальне и призналась ему, что проявила излишнюю смелость.
– Меняйте, что хотите, – сказал он ей с обожанием. – Все, что доставляет вам удовольствие, доставляет его и мне.
Она сидела возле него, и они играли в карты, раскладывали пасьянс. Она сказала:
– Я слышала, люди больше не расположены к королеве так, как раньше. Они, конечно, верят, что она была виновна.
– Ее приветствуют, где бы она ни появлялась.
– Они поют «Иди и больше не греши».
– Ну, тогда они изменились.
– Они всегда знали, что она виновата, только доказать это было нельзя. Я думаю, люди рады были бы видеть своего короля.
– Вы воображаете, что они так же любят его, как вы, – поддразнивал ее король.
Но когда они отходили ко сну, он подумал: «Народ переменчив. Может, еще изменится к ней отношение. Их порыв объяснялся тем, что они считали ее гонимой. Это представление о ней навязали ее сторонники».
Конечно, теперь-то они понимают, что это не та женщина, которую они хотели бы видеть своей королевой. А его они хотят видеть королем, несмотря на его тучность – его доктора убедили его бросить носить корсеты, что пошло на пользу его здоровью, но в результате ему пришлось распрощаться с прекрасной фигурой.
Настало время провести коронацию. Может быть, стоит сходить в театр и посмотреть, как его примут.
– Ваше Величество, вы задумчивы, – сказала леди Конингем.
Он погладил ее по плечу.
– Как обычно, моя дорогая, – сказал он, – вам удалось успокоить меня.
Посещение королем Друэри Лэйн прошло великолепно. Люди были рады видеть его даже потому, что они начинали верить, будто Каролина была виновна в супружеской неверности. Они были благосклонны к нему теперь, ведь он проиграл процесс. Он был величествен и всегда будет таким, выглядел великолепно, импозантно, огромная бриллиантовая звезда сияла на груди.
Пора было даровать им коронацию, а уж коронация – это прекрасный повод для пиршеств и шумных попоек, когда все наслаждаются жизнью.
Итак, ура королю, и скорей бы его короновали, а уж они-то придут и все вместе споют «Боже, храни короля».
Он был глубоко тронут. Он улыбался, махал рукой и выказывал свое удовольствие. Чем явственней он его выказывал, тем больше его приветствовали.
Он стоял в своей ложе в Друэри Лэйн, ему устроили овацию. Кланяясь, с рукой у сердца, со слезами на глазах, он любил свой народ. И хотя бы на время они были готовы любить его.
Начались приготовления к коронации, и Лондон пребывал в возбуждении.
– А как же королева? – спрашивали друг друга люди. – Ее не собираются короновать? Опять беда!
Во время выездов короля ему кричали:
– А где жена, Георг? – Но спрашивали добродушно, подначивая, и уже не кидались грязью в королевскую карету.
Но Каролина, жившая теперь в Бранденбург-хаузе, была полна решимости участвовать в коронации. Она написала письмо лорду Ливерпульскому, где ясно выразила свою волю.
Письмо, на которое она ссылалась, было адресовано королю, и в нем она спрашивала, кого из ее свиты он желает назначить сопровождать ее в день коронации и в каком платье он желает видеть ее.
Ливерпульский ответил, что король не желает получать от нее посланий и что ее участие в церемонии коронации не предусматривается.
Ответ Каролины был чрезвычайно краток.
Таково было состояние дел в канун дня коронации. Королева решила во что бы то ни стало быть на коронации, король же поклялся, что ее там не будет.
Июля девятнадцатый день тысяча восемьсот двадцать первого года! День, когда Его Величество король Георг IV должен быть коронован. Весь предыдущий день, покинув Карлтон-хауз в закрытой карете, он провел в доме спикера парламента. Наутро в Вестминстер-холле собиралась процессия для шествия в аббатство.
Когда появился король, раздались возгласы восхищения. Один обозреватель заметил, что король «был погребен в сатине, перьях и бриллиантах». На короля всегда можно было положиться в том, что он всегда сыграет, как требуется в такой торжественный момент. Люди, собиравшиеся на улицах с раннего утра, и не
