Дул ветер, какая-то верёвка касалась колоколов, извлекая из меди тихие вздохи. Вокруг собора, в кольце фонарей, дрожали огни, а над крестами глав неслись серые клочья туч, обнажая холодные синие ямы неба, и казалось, что потоки ветра льются со свистом оттуда, из этих окон, в пустоту.
Порою между тучами являлась испуганная луна, - тучи бросались на неё, как серая толпа нищих на гривенник, кинутый им, и растирали её по небу сырою тяжестью своею в жалкое, тусклое пятно. Ветер качал землю, как злая нянька люльку нелюбимого ребёнка.
Маков сидел на скамье, поддерживая руками охмелевшую голову, и бессвязно думал о злых шутках жизни: чем больше человек хочет хорошего, тем больше ему даётся плохого.
Кто-то сел рядом с ним, он поднял голову, - конечно, это была барышня, и ему показалось, что так и следует: кто же, кроме вора или проститутки, может подойти к человеку, одиноко сидящему ненастною ночью в пустынном месте?
О чём-то говорили, потом долго шли по улицам города, и всю дорогу Павел, охмелев, рассказывал о своей неудачной женитьбе, о том, что в жене он не нашёл родной ему души, пред которой он мог бы развернуть своё сердце.
Барышня сказала:
- Это часто бывает...
- Часто? - спросил Павел. - Почему ты знаешь?
- Жалуются часто...
Павел заглянул в лицо ей - ничего особенного, обыкновенное лицо гулящей девушки.
И, вспомнив о жене, он злобно подумал: 'На же тебе! Вот и пойду с этой...'
На квартире у неё он снова говорил о жизни, о своих думах, а потом лёг спать и заснул раньше, чем она пришла к нему.
Поутру, сконфуженный, пил с нею чай, стараясь не смотреть в глаза девушки, и, уходя, предложил ей тридцать пять копеек - все деньги, какие были у него.
Но она спокойно отвела руку его в сторону и очень внятно сказала:
- За что же? Не надо.
Ему не понравился её жест, и слова тоже показались неприятными.
- Нет уж, пожалуйста, возьмите!
- Хорошо! - согласилась она, приняв две серебряные монетки. Но, дёрнув плечами вверх, снова повторила:
- Только - не за что ведь...
'Сейчас пригласит заходить к ней, - подумал Павел, надевая пальто. Скажет, как её зовут, когда бывает дома...'
А она, глядя куда-то в пол, под ноги ему, задумчиво сказала:
- Хорошо очень говорили вы вчера... про нашу сестру, про женщин...
Эти слова, польстив ему, на минуту погасили брезгливое чувство к ней. Виновато усмехаясь, он проговорил:
- Очень рад, коли так... Пьяный я был, - я ведь вообще-то не пью... Прощайте!
Она молча протянула руку.
На улице он подумал:
'Не позвала! Деньги не хотела брать - почему?'
Он не мог вспомнить своих речей, и даже лицо её неясно рисовалось перед ним.
Со смешанным чувством удовольствия и сожаления он, подходя к дому, подумал:
'Встречусь и - не узнаю её...'
Моросил дождь, пальто его намокло и давило плечи, голова болела, одолевало желание лечь спать.
Жена встретила молча, даже не взглянула на него. Он долго сидел в углу, глядя, как она сильными руками месит тесто и как на локтях у неё то появляются, то исчезают соблазнительно красивые ямки. И вся она такая дородная, крепкая.
Чтобы начать разговор, он спросил:
- А где Оля?
- Где! Чай, сегодня у добрых людей праздник, - в церковь с дедушкой ушла...
Павел миролюбиво сказал:
- Вот этого я не понимаю: зачем трёхлетнего ребёнка водить в духоту, по дождю.
И остановился, вспомнив, что он уже не однажды говорил именно эти слова в ответ на такую же фразу жены.
Тесто запищало под её руками ещё громче, и стол заскрипел.
'Сказать ей: вот до чего ты довела меня - видишь? Вот куда ты толкаешь, - сказать?'
Что-то вспыхнуло в нём, он подошёл к ней, положил руку на круглое её плечо.
- Не лезь! - крикнула она, стряхнув его руку, и покраснела так, что даже шея у неё налилась кровью. - Поди к чёрту, - а то так и тресну наотмашь!
Выпрямилась и, поправив волосы руками, выпачканными в тесте и муке, стала седая.
В дверь вошёл Валек с Олей на руках, снял очки и, сверкая глазом, возгласил:
- Бог милости прислал...
- Пап-пап! - закричала девочка.
Павел хотел взять её, но, вспомнив о том, где провёл ночь, угрюмо сгорбившись, пошёл мыть руки.
Целый день жена фыркала, а тесть неутомимо издевался:
- Что же, господин социал-политик, не жуёте пирог? Вы - жуйте, до победы рабочего сословия, когда у всех нищих пироги будут, - весьма ещё далеко!
- Вы бы не дразнили меня! - неохотно отозвался Павел. - Ведь ничего не выйдет из этого...
- Так. Верно! - соглашался Валёк. - Ничего не выйдет...
А через несколько минут - снова начинал:
- Сапожки ваши починил я - видели?
- Видел.
- Довольны?
- Спасибо.
- Дарья, - посоли спасибо, я его съем, когда жрать нечего будет...
По стёклам окна шаркал дождь, на чердаке метался ветер и стучал чем-то. Над крышею скрипела сосна, где-то бухала неприкрытая калитка, гремела щеколда и пела-плакала вода, стекая в кадку. В комнате было сумрачно, пахло печёным луком, кожей и смолой.
Маков видел, что дочь чувствует настроение: она смотрит на всех боязливо спрашивающими глазами и морщится, собираясь плакать.
'Что ж с ней будет?' - думал он, следя за ребёнком и чувствуя себя виноватым перед ним.
- Иди-ка ты ко мне, девочка! - позвал он её, простирая руки, но когда Оля побежала к нему, мать, поймав её, крикнула:
- Не смей!
Оля заплакала, ткнувшись личиком в колени ей, но мать, вскочив на ноги, оттолкнула её в угол:
- Иди, ляг, дрыхни! Чтобы не видать мне тебя...
Павел тоже встал. Лицу его было жарко, а по спине пробежал острый холодок.
- Если ты, - сказал он, подвигаясь к жене, - посмеешь ещё когда-нибудь...
Жена подставила ему лицо и шёпотом, полным боли и ненависти, просила:
- Ну - бей! Ну - ударь!
А тесть, схватив колодку, прыгал и орал:
- Вот оно-о! Вот она какая с-солидарнос-сть!
Павел оттолкнул жену и, схватив шапку, бросился вон. Бежал под дождём и с отчаянием думал:
'Не крикни он - я бы её...'
Встречу, обливая ноги ему, неслись ручьи грязной воды и ветер обдавал лицо холодной, колкой пылью осеннего дождя.
И вот он снова у этой девушки - сидит за столом, сбросив на пол мокрый пиджак, и, размахивая одной рукой, а другою потирая горло, торопливо говорит:
