поправиться.
Однако на сей раз Кристофер Хаттон не смог выполнить волю своей королевы.
Его смерть опечалила меня сильнее, чем я ожидала. Люди моего поколения уходили один за другим. Им на смену появлялись новые придворные, но я не знала, будут ли они мне так же беззаветно преданы, как прежние соратники. Эссекс, Рэли, Маунтджой из другого теста. Увы, время неумолимо, жизнь никогда уже не обретет былой вкус и аромат.
Смерть Хаттона стала тяжелой утратой не только для меня, но и для всей Англии. Этот вельможа был красив и любил блистать на балах, поэтому многие считали его вертопрахом, однако Хаттон обладал многими талантами. Еще в бытность вице-камергером он устраивал пышные церемонии и незабываемые празднества. Некоторые считали, что на большее он не способен, но я разглядела в нем задатки государственного деятеля, и со временем Хаттон стал лордом-канцлером королевства. Как и я, он отлично понимал, что главную опасность для страны представляют религиозные конфликты, неминуемо приводящие к гражданской войне. Достаточно взглянуть на то, что происходило в те годы во Франции. Нам приходилось лавировать между пуританами и папистами, и я сама не знаю, какая из этих партий вызывала у меня большее отвращение. Хаттон всегда говорил, что религия — дело личное, и воевать по этому поводу бессмысленно. Кое-кто даже подозревал лорда-канцлера в тайной приверженности католицизму, но я знала, что это неправда. Просто Хаттон, как и его королева, отстаивал принцип веротерпимости.
А каким блестящим он был оратором! Конечно, Хаттон был небескорыстен, обожал награды, но таковы все люди. Помню, как настойчиво добивался он права на владение лондонским поместьем элайского епископа, одним из богатейших в королевстве. В конце концов я сделала своему Баранчику этот подарок — ведь должен же он был где-то принимать гостей и, разумеется, свою королеву.
Мне было приятно, что это владение — дворец, церковь, виноградники, пашни — досталось Хаттону, моему доброму слуге и многолетнему воздыхателю. Особенно любила я его за то, что он так и не женился. Хаттон всегда говорил, что любит лишь одну женщину — свою королеву. Можно ли требовать от мужчины более красноречивого доказательства постоянства?
Итак, я понесла еще одну невосполнимую утрату.
Мне стало совсем грустно, и я позволила Эссексу вернуться ко двору.
За это время у него родился сын, мальчик, и мне было приятно, что ребенка нарекли Робертом.
У нас с Эссексом все пошло по-старому. По утрам мы играли в шахматы и карты. Однако принимать при дворе новоиспеченную леди Эссекс я не желала, и Фрэнсис осталась жить со своей овдовевшей матерью, как это было до ее замужества.
Меня радовало, что народ по-прежнему с любовью относился к своей стареющей королеве. У меня начали выпадать зубы, кожа покрылась морщинами, хоть и сохранила прежнюю белизну — уходу за кожей я всегда уделяла особое внимание. Волосы мои поредели, приходилось прибегать к помощи шиньонов и париков. Однако всякий раз, когда я являлась народу, меня приветствовали шумными приветственными криками. Победа над испанцами укрепила дух англичан, но дело было не только в этом. Другим монархам тоже случалось одерживать виктории, однако никому из них еще не удавалось заслужить столь восторженное поклонение подданных.
А все дело в том, что с самого восшествия на престол я ни на минуту не позволяла себе забыть о важности народной поддержки. В кругу придворных дам я нередко вела себя как настоящая мегера, мои фрейлины привыкли и к пощечинам, и к щипкам, я не считала нужным сдерживать раздражение, а разозлившись, не стесняла себя в выражениях. Так же вела я себя и на заседаниях Совета. Приближенные привыкли к вспышкам моей ярости. Однако я никогда не позволяла себе распускаться в присутствии простонародья. Иногда мне приносили преглупейшие петиции, кое-кто даже позволял себе высказывать критические замечания в мой адрес, но я держала себя в руках, изображая великодушие и терпение. Во все времена я играла роль милостивой монархини, и эта личина помогла мне сохранить народную любовь.
Вот почему корона сидит на моей голове так прочно. Мой дед Генрих VII всю жизнь страшился за свой трон, ибо взошел на него при весьма сомнительных обстоятельствах, отец уже чувствовал себя уверенней, считая, что царствует по воле Божьей. Генрих VIII был от природы наделен силой и обаянием, а потому на всем протяжении правления ему сопутствовала народная любовь. Отец властвовал железной рукой, не испытывая ни малейших сомнений в своей правоте. Я же предпочла опираться не на страх, а на любовь, ибо сильней уз любви нет ничего на свете.
Я поступала и поступаю так, как желает мой народ. Следуя воле народа, я преследовала католицизм, вылавливала папистских пастырей, а некоторых из них предавала жестокой казни. Англичане боятся католиков, и страх этот имеет глубокие корни. Люди нескоро забудут костры, пылавшие в годы царствования моей сестры. До сих пор о Латимере, Ридли, Кранмере и Хупере говорят не иначе как шепотом. Моряки, попавшие в плен к испанцам, но умудрившиеся бежать, рассказывали о чудовищных истязаниях, которым подвергают в инквизиции иноверцев. У нас в доброй, мирной Англии такому не бывать. Да смилуется над нами Господь!
К сожалению, есть у нас и пуритане, к которым я отношусь с глубочайшим отвращением. Они мечтают учредить у нас «Английское Воскресенье» — то есть запретить ярмарки, охоту, борьбу и молодецкие забавы, петушиные бои, медвежью травлю. Тайный Совет чуть было не проголосовал за подобные нововведения, но я вовремя наложила вето. Представляю, как изменилось бы отношение простонародья к королеве, прими я подобный закон. Своим советникам я сказала: мои подданные трудятся в поте лица и имеют право хотя бы в воскресенье развлечься так, как им нравится. Думаю, я поступила верно. Права я была, и наложив вето на законопроект, предусматривавший смертную казнь за супружескую измену, богохульство и еретические взгляды.
Ни за что и никогда! Так я ответила блюстителям нравственности. Иначе мы можем стать такими же, как наши враги. Почему англичане доблестно сражаются с испанцами, не щадя своих жизней? Как удается горстке моряков на утлых суденышках противостоять целой Армаде? Ответ прост: мой народ отстаивает свободу.
Преследований по религиозному принципу в Англии нет и не будет. Я хочу, чтобы мой народ был свободен, весел и богат, чтобы люди могли жить мирно и честно. Нам не нужны войны. И пусть всякий молится Богу, как почитает нужным — лишь бы соблюдали Христовы законы. Мне все время хотелось крикнуть ревнителям веры: умерьте пыл!
Чтобы досадить пуританам, желающим запретить театры, я основала собственную труппу, получившую название «Люди королевы».
С особенным удовольствием я отправляюсь в продолжительные поездки по стране, потому что народ должен видеть свою государыню.
Я привыкла к проявлениям признательности и восторга, а потому испытала нешуточное потрясение, когда выяснилось, что в толпе может оказаться и враг.
Однажды я гуляла по саду в Хэмптоне. У решетки, как обычно, собрался народ. Вдруг раздались крики, и я увидела, что гвардейцы волокут кого-то в сторону. На траве валялся пистолет. Один из солдат подобрал его и бросился вдогонку за товарищами.
Наступила тишина, потом кто-то крикнул:
— Боже, храни королеву! Смерть врагам ее величества!
Лишь тогда я догадалась, что на меня чуть было не совершили покушение.
Нарочито неспешной походкой я направилась дальше, чтобы зрители не подумали, будто я испугалась. У решетки я остановилась и заговорила с людьми. Кто-то принес прошение, кто-то петицию. Я внимательно прочитала эти бумаги и пообещала, что они будут надлежащим образом рассмотрены моими советниками. Эти последние слова я подчеркнула особо, чтобы в случае отказа проситель злился не на меня, а на моих чиновников.
Вернувшись во дворец, я потребовала объяснить, что же все-таки произошло в парке, и сказала, что лично допрошу несостоявшегося убийцу.
К моему изумлению, в комнату ввели женщину. Она остановилась на пороге, окруженная стражей, и с вызовом посмотрела на меня.
— Кто вы такая? — спросила я. — Действительно ли вы хотели меня убить?
— Меня зовут Маргарет Ламбрен, — ответила женщина. — И я действительно хотела вас убить.
— Что ж, по крайней мере, честно. Вы, если я не ошибаюсь, шотландка?
