Со стражниками у меня установились самые хорошие отношения. Я всегда без труда находила общий язык с простолюдинами, а они проявляли ко мне неизменную почтительность, должно быть, памятуя о том, что в один прекрасный день я могу стать их королевой.
Я и мои охранники подолгу стояли у стены, я расспрашивала их о Тауэре, а они охотно отвечали. Потом мы двигались дальше, к башне Бошан.
— Должно быть, там немало несчастных, которые почли бы за счастье прогулку до Колокольной башни и обратно, — как-то раз сказала я.
Стражники сказали, что так и есть, а один добавил:
— Там есть один джентльмен, которому приходится тяжелее, чем остальным.
— Кто же это?
— Лорд Роберт Дадли. Такой красивый молодой господин, такой благородный. Его приговорили к смертной казни, и, просыпаясь утром, он не знает, доживет ли до вечера.
— Когда-то я знавала его, — сказала я. — Он и его отец часто бывали при дворе, в детстве мы даже играли вместе. Остальных сверстников забыла, а Роберта Дадли помню. Мне очень жаль, что он угодил за решетку, но ведь его отец восстал против королевской власти и Роберт Дадли был участником мятежа.
— И он, и его братья, миледи. За это и поплатились жизнью лорд Гилфорд и леди Джейн.
— Бедняжка, уж она-то ни в чем не была виновата, ее заставили.
Тут я замолчала, поняв, что сказала лишнее.
Вернувшись с прогулки, я все думала о Роберте Дадли. Его положение было еще страшнее моего — ведь над ним висел смертный приговор.
Господь милостивый, хоть бы Роберту удалось избежать плахи! Хотя какое мне дело? Ведь он заслужил свою участь, был одним из тех, кто задумал возвести Джейн Грей на престол. Правда, у него не было выбора. Восстание затеял Нортумберленд, а его сыновья всего лишь последовали за отцом.
И все же никто не посмел бы осуждать Мэри за то, что она упекла Роберта Дадли в Тауэр и приговорила его к смерти.
Но я никак не могла забыть, каким красивым и обаятельным ребенком он был в детстве. Стоит только представить, как эта прекрасная голова расстается с телом…
Через несколько дней стража сообщила, что мне дозволено гулять в садах Тауэра. Когда тебя лишают всех радостей жизни, любое, даже самое маленькое послабление приводит в восторг. Я на всю жизнь запомнила свои прогулки по саду, где цвели весенние цветы, а воздух был свеж и благоуханен.
В саду играли дети слуг и стражников, а я всегда очень любила детей, сходилась с ними так же легко, как с простонародьем. Все дело было в том, что я разговаривала с ними безо всякой надменности, что редко встречается у особ высокого ранга.
Там был один малыш, на вид лет пяти, который мне особенно нравился. Каждый раз, встречаясь со мной, он улыбался и говорил:
— Здравствуйте, госпожа.
Однажды я спросила, как его зовут.
— Мартин, — ответил он. — А тебя?
— Елизавета.
— Ты часто гуляешь в саду?
— Часто. А ты?
— Я тоже. Мы живем вон там.
— Мартин! — позвала его молодая женщина.
Она присела в низком реверансе, и я улыбнулась ей.
— Надеюсь, миледи, мальчишка не досаждает вам.
— Вовсе нет. Мы с ним очень мило беседуем, не правда ли, Мартин?
Скованный присутствием женщины — должно быть, его матери, — малыш молчал.
Его мать сказала мне, что живет в Тауэре, ее муж — смотритель гардероба королевы. Мартину дозволяется играть в саду, потому что больше ребенку гулять негде.
— Надеюсь, из-за меня Мартина не лишат этой возможности, — сказала я. — Это меня очень опечалило бы.
Женщина взяла сына за ручку и снова поклонилась.
— Вы так добры, миледи. Мартин очень общительный мальчик и обожает разговаривать с взрослыми.
— Что ж, Мартин, я надеюсь, мы еще увидимся, — сказала я на прощание, растроганная этой встречей.
Впоследствии мы встречались с Мартином очень часто. Он бросался мне навстречу, радостно улыбался, а однажды подарил букетик цветов. Со временем дарить мне цветы вошло у него в привычку.
— Вон там сидит один господин, — сказал мне Мартин как-то раз, показывая на башню Бошан. — Мы ходим туда с папой.
— Какой господин?
— Очень красивый.
— Ты с ним раговариваешь?
— Да.
— Так же, как со мной?
Мартин кивнул.
— И что он тебе говорит?
— Он говорит, что у нас в Тауэре сидит одна принцесса. Это, наверно, ты, миледи?
— Да. А ты говорил ему, что дружишь со мной?
Мартин снова кивнул.
— А он что?
— А он сказал: «Скажи принцессе… скажи принцессе…» Забыл.
— Ну-ка, вспоминай. Малыш наморщил лобик.
— «Скажи ей…»
— Так что ты должен мне сказать?
— «Что я о ней помню и…»
— И что дальше?
— «…и хочу ей служить».
— Он правда так сказал?
Мартин уверенно подтвердил это.
— Ты никому больше об этом не говорил?
— Никому. Этот господин сказал, что никому другому рассказывать нельзя.
Я наклонилась и поцеловала малыша.
— Спасибо, Мартин. Ты очень умный мальчик.
Мартин выглядел весьма довольным, а я, вернувшись к себе, стала думать о Роберте Дадли еще чаще.
От моей подавленности не осталось и следа, жизнь снова заполнила меня до краев, хотя я по- прежнему была пленницей, а мои враги не отказались от своих губительных замыслов. Но мысль о том, что где-то поблизости живет красивый молодой человек, думающий обо мне, преданный, действовала как волшебное снадобье. Здоровье пошло на поправку, прогулки по саду стали главным событием тоскливо текущих дней. Кроме Мартина я подружилась еще с Сусанной, дочуркой одного из стражников, и мы гуляли по саду втроем, болтали о том о сем, и маленький Мартин, который в присутствии трехлетней Сусанны очень важничал, передавал мне устные послания от Роберта Дадли. Мартин сумел намекнуть лорду Роберту, что я о нем думаю и весточки от него доставляют мне радость.
Из Мартина получился идеальный связной, хотя, конечно, мне хотелось бы, чтобы мальчик был немного постарше — тогда послания могли бы быть более сложными. Однако вряд ли мне позволили бы
