незавидным оказалось ее положение! Я с нетерпением ждала новых вестей из Шотландии.
Дни я проводила в Гринвиче. Я очень любила этот дворец — возможно, потому, что именно здесь появилась на свет. Мне всегда казалось, что гринвичские поля зеленее всех остальных, а листва на деревьях пышнее. Древние римляне называли это местечко Греновикум, а саксы — Гренавик, значит, в незапамятные времена название этого селения уже означало «Зеленый город». Мой предок Эдуард III построил здесь дворец, а в царствование Генриха VI здание было значительно расширено и украшено. Теперь оно превратилось в великолепный архитектурный ансамбль.
При дворе царило веселье, каждый вечер устраивались празднества, причем обычно на свежем воздухе, ибо дни стояли ясные и погожие.
Однажды вечером, после ужина, когда играла музыка и танцы были в разгаре, я заметила, что ко мне протискивается сэр Джеймс Мелвилл.
Я поняла, что он хочет сообщить мне какие-то важные новости из Шотландии, и остановилась, прервав танец.
Посол приблизился ко мне и прошептал:
— Шотландская королева родила мальчика.
Потрясение было таким сильным, что я не смогла скрыть своих чувств. Итак, после всех испытаний, после убийства фаворита, после ночной скачки в замок Данбар, Мария все-таки благополучно разрешилась от бремени! А я была уверена, что ребенок обречен…
Успешные роды Марии заставили меня почувствовать себя жалкой неудачницей.
Ко мне бросились две фрейлины, Магдален Дакр и Джейн Дормер. Роберт смотрел на меня с состраданием.
— Ваше величество, вам нездоровится? — спросил он.
— Королева Шотландии родила здорового сына, а я — как бесплодная смоковница, — сказала я.
Роберт крепко сжал мою ладонь, призывая к осторожности.
Я взяла себя в руки, изобразила довольную улыбку и громко провозгласила, что, благодарение Господу, моя сестра, королева Шотландская, несмотря на все невзгоды, благополучно разрешилась от бремени.
Рождение сына укрепит претензии Марии на английский престол. Надо как можно скорее назначить преемника или родить собственного наследника.
Позднее я встретилась с Сесилом, который посоветовал мне скрыть беспокойство по поводу рождения шотландского принца и вести себя так, словно я от души радуюсь этому событию.
Я дала Мелвиллу официальную аудиенцию и выразила глубокое удовлетворение в связи со столь отрадным событием. Затем, с видом искренней озабоченности, я спросила, как чувствует себя королева Шотландская.
— Мне доносят, что в последние две недели ей нездоровилось, — сказала я Мелвиллу. — Однако теперь, будем надеяться, все наладится.
Вряд ли я смогла одурачить Мелвилла, человека умного и проницательного, однако в вопросах политики важны не истинные эмоции, а слова. Мои истинные мысли остались при мнее, а окружающие могли лишь догадываться, что я думаю на самом деле.
Посол ответил мне в столь же дипломатичном тоне:
— Моя королева знает, что из всех ее доброжелателей ваше величество выразит наибольшую радость по этому торжественному поводу. Моя королева просила передать вам, что этот младенец достался ей очень дорого и она чуть не лишилась жизни. Она сказала также, что судьба обошлась с ней очень жестоко, и теперь ее величество сожалеет, что вступила в этот несчастный брак.
Я сочувственно кивнула.
— Да, на долю вашей королевы выпало немало испытаний, но она мужественно их вынесла. Рождение здорового наследника — такая радость, ради которой можно забыть все печальные обстоятельства, предшествовавшие этому событию.
— Моя королева очень хотела бы, чтобы вы почтили своим присутствием крестины принца.
— Я бы с удовольствием, но, увы, неотложные государственные дела не дают мне такой возможности. Я пошлю своих представителей — высокородных лордов и леди.
Аудиенция прошла в высшей степени благопристойно, я не произнесла в адрес Марии ни единой колкости.
Представлять меня на крестинах отправился граф Бедфорд с колыбелью из чистого золота стоимостью в тысячу фунтов стерлингов.
— Возможно, к тому времени, когда вы туда доберетесь, маленький принц уже будет слишком велик для колыбельки, — сказала я на прощание своему посланнику. — Что ж, пусть королева прибережет ее для следующего младенца.
Вместе с Бедфордом представлять меня на церемонии должна была графиня Аргил, сводная сестра Марии, а своему послу я поручила объявить, что более не признаю лорда Данли королем Шотландии.
Узнав об этом, Данли так разбушевался, что отказался присутствовать на крестинах собственного сына. Не думаю, что его отсутствие кого-нибудь расстроило.
Мальчика нарекли Карлом-Джеймсом, однако впоследствии все как-то забыли, что его первое имя — Карл, и называли принца просто Джеймсом — вероятно, потому, что в Шотландии имя Джеймс, то есть Яков, носили несколько предшествующих королей.
Итак, Мария родила наследника, и члены моего Тайного Совета вновь зашевелились, обеспокоенные тем, что у меня детей нет и не предвидится. На первом же заседании Парламента мне была представлена петиция: или немедленно выйти замуж, или назначить преемника.
Оба эти требования были мне крайне неприятны. Выходить замуж я не собиралась, объявляя об этом своим приближенным неоднократно. Назначить преемника тоже было делом опасным, ибо подданные сразу же начинают поглядывать в сторону будущего монарха, делают предположения, сравнения, не всегда выгодные для царствующей особы. Особенно это опасно в случае, если наследником является не родная плоть монарха. Вот почему я воспротивилась воле Парламента.
— Вы занимайтесь своими обязанностями, а я буду заниматься своими, — сказала я.
Но Парламент не угомонился. Эти господа заявили, что вопрос слишком серьезен, а некоторые даже вспомнили, как я умирала от оспы. Что было бы со страной, если бы я тогда отошла в мир иной, не назначив наследника?
— Я не потерплю, чтобы меня закапывали в могилу еще при жизни, — возмутилась я. — Не бывать тому, чтобы безмозглые политиканы навязывали мне свою волю!
Но Парламент стоял на своем. Мне заявили, что, раз уж я не желаю искать мужа, придется назначить наследника. Лишь слабая, малодушная женщина может пренебречь этой священной обязанностью.
Я клокотала от ярости, но знала, что Парламент выражает волю народа, а монарх может спокойно сидеть на троне, лишь пользуясь поддержкой подданных. Таким образом, я оказалась в весьма затруднительном положении: не могла противиться желанию народа, однако в то же время не желала ни выходить замуж, ни назначать преемника.
Когда я потребовала у Парламента субсидию на государственные расходы, мне ответили, что я получу деньги лишь в том случае, если назначу наследника.
Сесил понимал мои опасения и, думаю, вполне разделял их. Я обратилась к нему за помощью и на совещании, в котором участвовали еще пять моих ближайших советников, сказала, что единственное мое чаяние — служить своему народу и обеспечивать ему мирную, зажиточную жизнь. Что же касается испрашиваемой у Парламента субсидии, то я согласна сократить ее вдвое — ведь деньги, оставшиеся в карманах моих подданных, обогащают страну не меньше, чем средства, хранящиеся в королевской казне.
Мне удалось убедить моих советников, что субсидия и вопрос престолонаследия — вещи, никак между собой не связанные. Получив субсидию без каких-либо обязательств со своей стороны, я была очень горда, ибо смогла одержать победу при помощи искусно составленной речи. И все же раздор с Парламентом произвел на меня весьма тяжелое впечатление, никогда эти господа не осмеливались разговаривать в подобном тоне с моим отцом, а я во всем старалась подражать этому великому государю.
Я распустила Парламент, сказав в своей заключительной речи, что мне, женщине простой и
