учредить в этой свободной стране, — говорил Сесил.
Я всегда ненавидела войну и не хотела ставить под угрозу благо моего королевства. Война стоит дорого, говорила я, а пользы не приносит никому, даже победителю. Я никогда не стремилась завоевывать чужие земли, мне вполне достаточно моей державы. Я хочу, чтобы в ней царили мир и процветание, ибо первое невозможно без второго. Из всех стран Божьего мира мне нужна Англия и только Англия. Даже к Уэльсу, не говоря уж о Шотландии, я отношусь гораздо прохладнее. Больше всего на свете я люблю зеленые пастбища и равнины, расположенные вокруг моей столицы; должна признаться, что отдаленные области Англии не вызывают во мне такого же пылкого чувства…
Берли неустанно твердил о важности нидерландского вопроса. Я понимала, что распространению испанского могущества необходимо противиться, но ввязываться в войну из-за другого государства не хотелось. Если бы враг попытался вторгнуться в Англию, тогда я защищала бы свою страну с исступлением, но Нидерланды далеко, пусть голландцы сами разбираются со своими проблемами.
— Однако есть аргумент, против которого ваше величество не сможет возразить, — убеждал меня Берли. — Если мы останемся в стороне, туда вторгнутся французы.
Мой министр был прав, однако я напомнила ему, что по-прежнему существует вероятность союза с Францией, а в этом случае парижский двор не захочет портить с нами отношения.
— Переговоры о вашем браке продолжаются уже очень долго, а результата никакого, — ответил Сесил.
— Результат уже есть — ведь переговоры до сих пор не прерваны.
— Это верно, — был вынужден признать он. — Но теперь королева-мать собирается прислать к нам одного из самых способных своих дипломатов, дабы он убедил ваше величество выйти замуж за герцога Анжуйского.
Эта идея мне понравилась. Я представила, как вокруг меня будет увиваться элегантный француз — почему бы и нет?
— Что ж, пусть приезжает. И чем скорее, тем лучше.
— Ваше величество, но к посольству этого господина придется отнестись со всей серьезностью.
— А как же иначе! Я всегда очень серьезно отношусь к любым матримониальным планам.
— Да, вы со всей серьезностью их отвергаете, — угрюмо буркнул Берли.
— Милорд!
Он грустно покачал головой:
— Ах, ваше величество, насколько все упростилось бы, если бы вы могли делить бремя государственной власти с супругом.
— Не хотите ли вы сказать, милейший Святой, что я не способна нести это бремя одна?
— Вовсе нет. Но вам было бы гораздо легче, и к тому же…
— Не обманывайтесь, милорд! Я уже слишком стара, чтобы родить наследника.
— Ваше величество, я не возражал бы, если бы вы вышли за человека, которого вы любите. Ведь всем известно, кто он.
— Граф Лестер! — воскликнула я. — С моей стороны было бы крайне неосмотрительно сочетаться браком с собственным слугой, когда в мужья ко мне набиваются первые принцы христианского мира.
Я сказала это как бы в шутку, но, к сожалению, голос мой прозвучал слишком громко, и придворные, находившиеся неподалеку, слышали каждое слово. Воцарилась гробовая тишина, и я поняла, что Роберту немедленно сообщат о моем высказывании. Надеюсь, он догадается, что я лукавила. А может быть, нет? Ведь совсем недавно я предлагала его в мужья принцессе Цецилии.
— Перестаньте, Берли, — сказала я. — Давайте подумаем, как нам получше встретить этого вашего француза.
Вскоре в Лондон прибыл Жан де Симье, очаровательный француз, который должен был склонить меня к браку с его господином. Берли, слишком хорошо знавший меня, предостерег, что в данном случае следует проявлять крайнюю осторожность. События в Нидерландах развивались, и Сесил, а вместе с ним и Уолсингэм очень боялись, что испанцы или французы приберут эту страну к рукам.
— Французов можно не опасаться, пока я флиртую с их маленьким принцем, хоть бы даже и через его посла, — сказала я. — Королева-мать очень заинтересована в этом браке. Известно ли вам, что кто-то из ее астрологов предсказал, будто все ее сыновья станут королями? Так оно и вышло, за исключением самого младшего, моего маленького герцога Анжуйского. Вы видите, как Екатерина из кожи вон лезет, лишь бы сосватать его мне в мужья. Она не захочет рисковать пророчеством… даже ради Нидерландов.
— Ваше величество, и все же будьте поосторожней. Разумеется, если вы не передумали расставаться с девичеством.
— Милый Святой, вы же знаете, что наибольшую осторожность я проявляю именно тогда, когда все вокруг считают, что королева ведет себя неосмотрительно.
Он склонился в поклоне.
Проводить время с господином де Симье оказалось необычайно приятно.
— Мне кажется, что, общаясь с вами, я по-настоящему влюбляюсь в герцога Анжуйского, — говорила ему я.
Как он был грациозен, как остроумен! Де Симье обладал всеми достоинствами истинно светского человека, и я должна была признать, что в искусстве галантности французы превосходят все прочие народы. Посол прекрасно танцевал, отлично разбирался в музыке, одевался с безукоризненным вкусом, и мои пышно разряженные придворные, с головы до ног усыпанные драгоценными каменьями, рядом с ним сразу поблекли.
Мне хотелось иметь при себе француза как можно чаще. Он так успешно выполнял свою миссию, что многие англичане уверились в серьезности моих намерений по поводу герцога Анжуйского.
Врачи устроили целый консилиум, в котором участвовали и дамы королевской опочивальни. Обсуждался вопрос, способна ли я еще родить ребенка, дать стране наследника. Единодушное решение гласило, что такая вероятность есть. Мне было уже сорок пять лет, но я очень хорошо сохранилась. Все зубы целы, кожа сохранила белизну, на лице ни одной морщины. Правда, волосы несколько поредели, но этот недостаток легко исправить. Мои фрейлины приносили мне чудодейственные лосьоны, а на худой конец всегда можно было прибегнуть к помощи шиньонов и париков.
Думаю, врачи были правы. Я выглядела и чувствовала себя на десять лет младше своего возраста. Если не тянуть с замужеством, я вполне еще могла зачать и родить.
Это был один из самых отрадных периодов моей жизни. Никогда еще за мной не ухаживали так искусно, галантно и изобретательно. Мои советники всячески поддерживали это сватовство, ибо считали, что оно пойдет на благо государству. Зато мои любимчики заметно поскучнели.
Как-то я спросила Хаттона, почему у него такая кислая физиономия. Он сначала не хотел отвечать, но я настояла.
— Раз ваше величество приказывает, скажу, — вздохнул Хаттон. — Я печалюсь из-за вашей предстоящей свадьбы.
— Неужели мой Баранчик не любит французов?
— Конечно, ваш брак пойдет на пользу королевству, — вздохнул он и жалобно взглянул на меня. — Тайный Совет абсолютно прав, но это не облегчает моих страданий. Ах, ваше величество, поистине вы — ловец мужских душ. Приманка столь сладка, что не попасться на крючок невозможно.
Я игриво толкнула его в бок.
— Не бойтесь, мой дорогой Баран. Вы всегда останетесь моим другом.
Такой же разговор состоялся у меня с Хениджем. Он страдальчески закатил глаза и заявил:
— Я знаю, что этого брака не избежать, но человеку, любящему ваше величество, подобная мысль невыносима. Французский принц по праву высокого рождения достоин руки вашего величества, но, уверяю вас, скромный дворянин умеет любить не хуже, чем отпрыск королевского дома.
Я расчувствовалась и сказала ему, что, даже выйдя замуж за первого жениха христианского мира, ни за что не расстанусь со своими любимыми друзьями.
Джон Эйлмер, епископ лондонский, не умел выражаться столь цветисто, но он выразил свою любовь
