– И тихонько начинает:
– «Помните, как меня в Курске принимали?»
– Я, конечно, помню всё, что ей чудится.
– «Замечательно принимали, – говорю. – И вся ваша жизнь – замечательная!»
– Устанет она, замолчит, я ткнусь головою в ноги ей, лежу, молча молюсь ей:
«Счастье моё, жизнь моя – не умирай!»
– Не однажды она, печально, говорила:
– «Боже мой, как быстро седеете вы!»
– Видя, что для неё это тягостно, я стал немножко подкрашивать волосы. Это, сударь мой, совершенно невыносимо – жить для того, чтоб видеть только одно, – как умирает любимая женщина! Так, в параличе души, прожил я двести восемь дней, а на двести девятый скончалась Лариса Антоновна. На террасе. День был тихий, душный, даже океан не очень шумел. С утра ещё Лариса Антоновна сказала:
– «Сегодня я чувствую себя удивительно легко».
– И вышла на террасу, села в кресло, молча, как всегда, разглядывала волнение пустоты морской. Сиделка Агата принесла ей букет цветов, погладила она их милыми руками, спрятала в цветах лицо своё и вдруг – встала, схватилась за перила, покачнулась… Я едва успел подхватить её…
Человек встал, оглянулся дико и, сунув руки в карманы, прислонился к изразцам печи.
– Вот и всё! Там, под горою, на маленьком кладбище, я и похоронил её. Не хотелось везти в Россию, где она не нашла счастья. И сам года полтора не мог вернуться сюда, где горе было единственной пищей моей души.
Он взглянул на меня, нахмурясь, и строго сказал:
– Однако вы не думайте, что я жаловался на Ларису Антоновну, нет, это я рассказал только по причине вашего желания. Жаловаться же вообще бесполезно: человек человеку глух, подобно камню.
На белом фоне изразцов лицо его очень потемнело, особенно – под глазами. Он стоял, закрыв глаза, прямой, и как будто ещё тоньше стал за эту ночь.
Нити дождя за окном блестели светлее, усталый огонь фонаря потускнел. Отдалённо, едва слышно ворковали колокола, точно медные голуби, – это благовест к утренней службе в монастыре.
Человек неохотно и тихо говорил:
– Потом я всё-таки вернулся в Россию и вот снял здесь квартиру, потому что Лариса Антоновна напротив жила и всё началось отсюда. Издал её портреты, продаю открытки с них, не для выгоды, разумеется, а так…
Он протянул длинную, сухую руку в угол, указывая на вазу, на букет засохших цветов:
– Цветы эти – те самые, которые она последними держала в руках, но – погибли цветы! Советовали мне в известковой воде вымочить их – не помогло. Лаком покрыл- тоже не помогло. Только естественного образа лишились они.
Он подошёл в угол, к столу, осторожно, тонкими пальцами потрогал безобразные комки серо-грязного цвета и сказал глухо:
– Рассыпаются цветы прахом, и никакими средствами остановить это невозможно…
