Но Рыжик не полез. Он почувствовал, как что-то горячее и удушливое хлынуло ему из груди к горлу, крякнул, заскрипел зубами и вдруг истерично закричал:
– Не хочу! Не лезу! Гуляй! Пшёл сюда! Я – твой хозяин! Гуляй! давай воровать!
Смотри, солдат, тащу! Хочу доску спереть у тебя, солдат! Что ж ты меня не хватаешь?!
а? Ну, свисти! Свисти, подлец! Мерзавец ты! Узы его, Гуляй! Рви его!! рви его, Иуду!!.
Рыжик пришёл в исступление. Он начал дико кричать и, вцепившись в шею собаке, пытался бросить её на Савелия.
Собака громко завыла, вертясь в его руках, и вдруг вцепилась ему в ногу.
Дико вскрикнув, Рыжик, как сломанный, свалился на землю и, воя, как волк в капкане, стал кататься по ней.
Разозлённый Гуляй метался вокруг него, пытаясь вцепиться ему в горло, а солдат растерянно стоял и, нелепо размахивая палкой по воздуху, резко свистел, закинув голову в небо.
Послышался топот лошадей, и на пустырь выехали две серые конные фигуры.
– Что такое? – торопливо спросила одна из них, спрыгивая на землю и обращаясь к Савелию, ещё не успевшему перестать свистеть.
Савелий тупо оглянулся на Рыжика, откатившегося к стороне. Над ним уже склонился другой полицейский и поднимал его с земли.
– Что за шум? Ну! – повторил свой вопрос полицейский, встряхивая Савелия за шиворот.
– Человек пришёл… – забормотал Савелий. – Пришёл и прёт доску. Я, значит, и засвистел… Господи!.. – вздохнул он убито.
– Человек пришёл!.. – передразнили его и, сунув кулаком в лицо подведённого Рыжика, слабо всхлипывавшего, добавили: – Разве это человек? У ты, м-морда! Веди его!
Савелий неопределённо махнул рукой и не тронулся с места.
– Веди его, говорят! – крикнули ему.
Тогда он подошёл к Рыжику и, взяв его за рукав, глухо сказал:
– Пойдём!
– Смотри, чтобы не убежал! – напутствовали его полицейские и, сев на лошадей, скрылись в ночной тьме.
Рыжик шёл и молча всхлипывал, то и дело наклоняясь, чтоб дотронуться до ноги.
Шли какой-то пустынной улицей, среди заборов, из-за которых на улицу простирали свои голые ветви уродливые деревья. Улица была узка, и ветви висели над ней частой сетью. Казалось, что много длинных и тонких рук протянулись друг к другу и пытались сцепиться в крепком рукопожатии, но ветер, качая их, не позволял им сделать это, и деревья тихо и жалобно скрипели. Сквозь узоры ветвей видны были фатально плывшие в небе тучи, и их медленное, тяжёлое движение было так тоскливо и бесцельно.
Вдали виднелись тёмные силуэты каких-то построек, и жалкие огоньки фонарей, мерцая кое-где средь них, делали ночь ещё тоскливей и мрачней.
– Вот тебе, проклятый! – радостно взвизгнул Рыжик, взмахнув рукой в воздухе… И вслед за его визгом раздался жалобный визг Гуляя.
Савелий остановился.
– Что это ты собаку-то?.. – угрюмо спросил он, посматривая искоса на Рыжика.
– К-камнем тррахнул! Попал хорошо. Что, дьявол, воешь? Вой, вой! Я выл.
И ещё бы завыл, но больше голосу нет.
Рыжик захохотал дробным, металлическим смехом и грузно опустился на землю.
– Дальше я не пойду. Устал я и иззяб. Здесь я издохну. Дальше ни-ни! будет.
Он вытянулся на земле и замолчал, скорчившись в странный, лохматый ком.
Савелий тоже стал, молча оперся на палку и уставился на него глазами, переминаясь с ноги на ногу и желая сказать что-то.
Где-то неподалёку приютился Гуляй и тихо взвизгивал.
Минута за минутой, медленные и тяжёлые, проходили в молчании и точно камнями ложились на Савелия. Он, стоя над Рыжиком, сопел и, сгибаясь над ним, наконец, осторожно дотронулся до его плеча.
– Пойдём, брат! – сказал он, точно выдавив из себя эти два слова.
– Куда? – не поднимая головы, спросил Рыжик.
– В участок, – тихо прошептал Савелий.
– Н-не хочу! – двинулся Рыжик. – Не могу. Бывал уж я там… А ты пошёл прочь. Пошёл прочь! – звонко выкрикнул он, садясь на земле и показывая рукой куда-то вдаль. – Пошёл! – настойчиво повторил он, видя, что Савелий не двигается с места.
– Не могу я уйти, – заговорил Савелий, вздыхая. – Невозможно это. Нужно тебя представить. Ты не сердись на меня, брат! Что ж такое? Там тепло, и сыт будешь.
А то вон ты какой больной. Помрёшь ещё на улице где. Разве долго?
– Э-эх ты, Иуда!.. Иуда ты предатель! Товарища продал! Как собаку бы тебя камнем хватил, но сил нет. Оз-зяб я… и хвор, это верно. А хватил бы… ох, как бы хватил, кабы сила! Но ты… подлец! – И Рыжик снова вытянулся на земле.
– Эх, брат! – заговорил Савелий. – Непонимающий ты. Какая наша жизнь? Волчья жизнь! Хорошо это? Ну скажи! Вот то-то! – уверенно кончил он, видя, что Рыжик молчит.
– Рад я, что могу по-человечески пить, есть, а ты всю жизнь мог мне нарушить…
Ну, вот оно и вышло так… – И он снова замолчал, не умея сказать, как это вышло.
– Ну, а я? – ехидно спросил Рыжик, посмотрев на него, и закашлялся. Он кашлял долго, извиваясь змеёю на холодной земле. – Ну, а я? – ещё задыхаясь от кашля, повторил он.
Его вопрос, резко прозвучав в холодном осеннем воздухе, замер, покрытый тоскливым скрипом деревьев. Савелий молчал и думал.
– А ты!.. судьба уж такая у тебя! – произнёс, наконец, он, смущённо тыкая палкой землю.
– Су-удьба!.. Нет, не судьба, а потому, что ты мерзавец. Нет никакой судьбы, мерзавцы только есть! Понял?! – вдруг крикнул он.
Снова наступило молчание. Гуляй, перестав выть, подошёл к Рыжику, лежавшему среди улицы, и глухо заворчал.
– Пшёл! – крикнул на него Савелий и замахнулся палкой. – Слушай, Гриш, пойдём!
– В участок-то? – спросил Рыжик.
– В участок!
– Больше ничего мне и невозможно уж? а?.. Эх ты, подлец!.. – почти простонал Рыжик. Савелий молчал.
