– Пожалуй, я поговорю с Анной Трелони, – задумчиво произнес капеллан. – Принцессу она любит всей душой, а к принцу относится почти так же, как и Его Величество.
– Вижу, из нашей беседы вы сделали верный вывод, – сказал Скелтон. – Стало быть – за дело. Не будем задерживать события.
Анну Трелони преподобный отец Ковел застал вместе с миссис Ленгфорд. Его устраивало сотрудничество с обеими служанками, поскольку последняя в своей неприязни к принцу была полностью солидарна с первой. Ковел решил не откладывать дело в долгий ящик.
Он изложил служанкам свой замысел и тотчас же убедился в правильности сделанного выбора.
– Я всегда говорила – это чудовищно! – воскликнула миссис Ленгфорд. – Предпочесть принцессу этой косоглазой!
– Не понимаю, что он нашел в ней, – согласилась Анна Трелони. – Когда я думаю о красоте и прочих достоинствах нашей леди Марии…
– Постарайтесь довести до ее сведения все, что творится в ее ближайшем окружении, – перебил Ковел.
– Думаю, это не потребует слишком больших усилий с нашей стороны, – сказала миссис Ленгфорд.
– Иногда мне кажется, что она только делает вид, будто ничего не ведает о происходящем, – добавила Анна. – Кстати, это было бы в ее духе. Она слишком умна, чтобы ничего не замечать. И к тому же, их связь длится достаточно долго.
– Не знаю, не знаю. Косоглазая – тоже не глупенькая. Вон как переменилась с тех пор, как мы приехали в Голландию. Теперь-то она тише воды, ниже травы – принцессе вроде бы и не в чем упрекнуть ее. А раньше?..
– Все равно, – сказала Анна Трелони. – Теперь им обеим уже не придется притворяться.
Анна расчесывала волосы принцессы. Мария спросила:
– У тебя все в порядке, Анна? Что-то мне не нравится твой озабоченный вид.
Анна замерла, прикусила нижнюю губу. Мария с тревогой оглядела ее фигуру – вспомнила случай с Джейн Ротт. Нет, слава Богу, ничего подобного. Так в чем же дело?
Анна вздохнула.
– Нет… язык не поворачивается.
– Глупости! Ну-ка, выкладывай!
– Ах, у меня не хватает зла на нее. И это – наша тихоня Елизавета Вилльерс. Да как она посмела!.. так обманывать Ваше Высочество… и… А в общем, вот и все, наконец-то я выговорилась. Шесть лет эти слова не давали мне покоя. Шесть лет! Неудивительно, что…
Мария побледнела. То, что она так долго и с таким трудом изгоняла из своих мыслей, – все это в один миг обрушилось на нее. Отныне она уже не могла делать вид, что ничего не замечает.
– О чем ты, Анна?
– О том, что уже сказала. Ваше Высочество, вы ничего не знаете – они слишком хитры и коварны. Но я ненавижу… не могу видеть ее! И больше не могу молчать!
– Анна, у тебя начинается истерика.
– Да и как же ей не начаться! Ведь – все время быть рядом с вами и видеть, как рушится ваша жизнь! Сложись ваши отношения по-другому, сейчас у вас были бы дети! А вы-то сами? Он и не заходит к вам… или почти не заходит. Нет, тут нужно что-то предпринимать! Так дело оставлять нельзя!
Мария позвала миссис Ленгфорд.
– Помогите Анне лечь в постель, миссис Ленгфорд. Боюсь, ей нездоровится.
Миссис Ленгфорд пришла к Марии. Вид у нее был удрученный.
– Ваше Высочество, Анна Трелони рассказала мне о вашем разговоре – она боится, что вы сердитесь на нее. Анна говорит, что сделала это из любви к вам.
– Я знаю.
– Но, миледи, дорогая… ведь это правда!
– У меня нет никакого желания возвращаться к этой теме.
– Ах, миледи, когда вы были совсем маленькая, я вскармливала вас своей грудью. – Миссис Ленгфорд заплакала. – Мне невыносимо видеть, как здесь обращаются с вами.
– Я не нуждаюсь в вашей жалости.
– Вы не верите, да? Не верите, что он почти каждую ночь… проводит в ее постели? Неужели вы думаете, что он и вправду занимается государственными делами, как говорит вам? Лжет он, не верьте ему. Все его государственные дела – она, эта косоглазая потаскуха!
– Вы забываетесь, миссис…
– О. моя дорогая леди, простите вашу глупую старую кормилицу! Но поймите – мне это невыносимо. Нужно что-то делать.
Мария молчала. Это правда. Она знала об этом. Все эти годы знала – и изображала неведение. Об этом никто не говорил, поэтому притворяться не составляло особого труда. Но вот стоило рассыпаться ее благополучному воображаемому миру, как она сама предстала перед окружающими совсем не такой, какой хотела бы выглядеть. Обманывать себя было проще, чем обманывать других.
