своим кровным врагом – ей казалось, что если бы не его настойчивость, ее брак никогда бы не состоялся.
Путей к отступлению не было. Ее дом и монастырь остались в Италии, далеко за морем. Она чувствовала желание супруга обладать ею – и знала, что вскоре наступит черед еще одного свадебного обряда, и тогда уже никто не будет исполнять роль жениха по доверенности; что он, ее жених, желает ее не меньше, чем она ужасается мысли о физической близости с ним.
Он снова взял ее руку и сжал так крепко, будто хотел сказать, что она не сможет убежать от него. Она задрожала – ей подумалось, что предстоящая консумация, о которой она почти ничего не знала, окажется еще более отвратительным событием, чем представлялось ей прежде.
Он прошептал:
– Ты счастлива, дорогая?
Мария-Беатрис была слишком молода, чтобы скрывать свои чувства.
– Нет, – ответила она.
Он оторопел, но в следующую секунду опомнился и ласковым тоном произнес:
– Ах, ты еще совсем маленькая. Пойми, дорогая, тебе нечего бояться. Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы ты была счастлива.
– В таком случае, отправьте меня домой.
Эти слова услышали все, кто стоял рядом. Мать нахмурилась, но Мария не чувствовала за собой вины. Ее с раннего детства учили говорить правду.
Яков напряженно улыбнулся.
– Моя юная невеста, – сказал он, – я не вижу ничего странного в том, что ты испытываешь некоторую ностальгию по своей родине. Это ничего… это пройдет. Скоро ты поймешь, что твой дом – здесь, в Англии.
На следующий день был совершен свадебный обряд по обычаям английской протестантской церкви; к кольцу с бриллиантом, сверкавшему на безымянном пальце Марии-Беатрис, прибавился золотой перстень с крупным рубином, который Яков надел ей во время церемонии.
Герцог Йоркский изо всех сил старался успокоить ее: за праздничным столом он сидел рядом с ней и выражал обеспокоенность ее плохим аппетитом; утешал ее и не уставал повторять, что ей не нужно ничего бояться. Она горько плакала и всем своим видом давала понять, что, несмотря на свою доброту и отзывчивость, это он вырвал ее из семьи и вынуждает вести жизнь, не вызывающую у нее ничего, кроме отвращения.
Опытный любовник, Яков делал все возможное, чтобы заставить супругу забыть о смущении, простительном для девушки ее возраста.
Он говорил ей об их общей потребности иметь детей – сына, как пояснил он, ибо когда-нибудь тот сможет стать королем Англии; по этой-то причине они и вступили в брак. Он не сомневался в ее желании исполнить свой супружеский и гражданский долг.
Очутившись на брачном ложе, Мария-Беатрис задрожала всем телом. Когда ей показалось, что супруг заснул, она принялась молить Бога о том, чтобы эта ночь никогда больше не повторилась. Она не знала, что он лежал с отрытыми глазами, вспоминал о страсти, изведанной им с Анной Хайд – еще до их официального брака, – и задавался вопросом о возможности супружеского счастья для него и этой девочки, годящейся ему в дочери, но не в жены.
Его невеста казалась ему самой красивой девушкой в мире. Что и говорить, Анне Хайд было далеко до нее. И все же – ах, какой жалкой пародией на его первый брак оказалась первая ночь с этой малолетней итальянкой! Он даже подозревал, что она испытывала отвращение от близости с ним и проклинала ею за свою утраченную девственность. С ней он чувствовал себя каким-то насильником, а не законным мужем.
Об этом ли он мечтал, готовясь к новой супружеской жизни?
Из Дувра они поехали в Лондон. На всем пути, где бы ни появлялся их свадебный кортеж, люди выходили из домов и выстраивались вдоль дороги, чтобы получше разглядеть итальянскую невесту герцога Йоркского. Ее рассматривали с любопытством, восхищением и недоверием. Как-никак она была католичкой – вот почему за ее спиной иногда слышались негромкие возгласы: «Мы против Папы!»
Герцог ехал рядом ней. Гордясь ее красотой и видя, с каким изяществом она принимала поздравления его будущих подданных, он немного воспрянул духом. Ему не хотелось вспоминать о ночах, проведенных с ней, и он не без удовольствия подумывал о своих прошлых любовницах. Вот кто умел по достоинству оценить его искушенность в любви. А с другой стороны, ни один мужчина не в силах посвящать весь свой досуг женщине, не получающей удовлетворения от физической близости с ним. Разумеется, со временем Мария-Беатрис поведет себя по-другому – а когда это произойдет, когда она с должным рвением отнесется к своим супружеским обязанностям, вот тогда и наступит начало той идеальной семейной жизни, о которой он так долго мечтал.
Наконец они прибыли в Лондон. На набережной Грейвсенд в тот день собрались сотни и сотни горожан. Под их аплодисменты герцог подал руку юной герцогине Йоркской и помог ей подняться на борт расписанной золотом и украшенной хвоей барки.
Яков по мере сил и терпения скрывал разочарование, постигшее его после нескольких ночей с новой женой. Стоя на палубе, он велел музыкантам играть самые мелодичные английские баллады, а затем сказал супруге, что ниже по реке их встретит королевский корабль, на котором наверняка будет находиться его брат.
– Думаю, король пожелает лично приветствовать тебя, – добавил он.
Заметив испуг в глазах Марии-Беатрис, Яков невесело улыбнулся. Вероятно, репутация Карла была ей хорошо известна, и она ожидала, что король произведет на нее такое же отталкивающее впечатление, какое произвел герцог Йоркский. Яков надеялся на то, что с Карлом она поведет себя менее непосредственно, чем с супругом, – и при этом понимал, что Карл сумеет выпутаться из любой неловкой ситуации.
– Не бойся его, – сказал он. – Король слывет добрым человеком, он тебе понравится.
