В тот прекрасный майский день она сидела дома, в саду. Отец ее находился в часовне. Она догадывалась; он просит у Бога сил достойно встретить час испытаний.
Май – замечательный месяц, и Маргарет казалось, что в саду никогда не бывало такого тихого очарования. На клумбах распустились цветы, зацвели деревья, река искрилась под солнцем. Издали доносились звуки веселья. Мег не прислушивалась к ним. Старалась не думать о них, как о реве надвигающейся бури. Поблизости слышалось жужжанье пчел; пахло цветами и свежевскопанной землей – это родные запахи. Сидя под жарким солнцем, Маргарет напоминала себе, что она дома, вдали от этой суматохи, в тишине своего сонного царства.
«Что королю теперь до сэра Томаса Мора? – успокаивала она себя. – Сейчас он незначительный человек. Кто обратит внимание, что его не было на коронации?»
Ей вспомнилась отцовская встреча с епископами после получения их письма.
– Милорды, – сказал он веселым тоном, – в вашем недавнем письме содержались два требования.
Имелись в виду просьбы принять деньги и приглашение.
– Я с большой охотой, – продолжал Томас, – согласился бы на первое, но с еще большей решительностью отвергаю второе.
Епископы возразили, что уклоняться от коронации неблагоразумно. «Что сделано, то сделано», – говорили они. Своим неучастием в церемонии они не смогут расторгнуть брак короля с Анной Болейн и возвести на трон Екатерину.
Тогда Томас рассказал притчу о некоем императоре: тот распорядился, чтобы за некий проступок карали смертью всех, кроме девственниц, потому что к девственности этот монарх относился с величайшим почтением. Вышло так, что первой этот проступок совершила девственница, император не представлял, как свершить над ней кару, поскольку дал клятву не подвергать девственниц смертной казни. Один из придворных поднялся и сказал: «Стоит ли беспокоиться из-за такого пустяка? Девицу надо сперва лишить невинности, а потом казнить».
– Так что, – добавил Томас, – хотя вы до сих пор и хранили чистейшую невинность в истории с этим браком, постарайтесь хранить ее и впредь. Вас уговорят сперва присутствовать на коронации, потом молиться за королеву, наконец, писать книги, оправдывающие произошедшее перед всем миром, и таким образом лишат невинности, а вскоре после этого и предадут казни. А меня, милорды, казнить могут, но, клянусь Богом, невинности никогда не лишат.
Эти слова многие слышали и запомнили. Как отнесется к ним король? Как он поступит?
Эти вопросы задавала себе Маргарет, греясь на солнце.
«Мы можем быть очень счастливы, – думала она. – И отец уже не лорд-канцлер. Он теперь незначительный человек».
Нет, он всегда будет значительным, пока люди прислушиваются к его словам и под их влиянием меняют свои мнения.
С реки доносились звуки веселья. Маргарет тщетно пыталась не слышать их.
Удивилась ли она, когда начались преследования? Первое произошло в конце года, когда королевский совет опубликовал девять статей, оправдывающих все, что сделал король, дабы развестись с одной королевой и обзавестись другой.
Томаса обвинили в том, что он написал ответ на эти статьи и отправил для публикации за границу. Но Мор не писал ничего подобного. Он все еще являлся членом королевского Совета и поэтому считал, что обсуждать королевские дела может лишь на Совете.
Доказательств вины Томаса не нашли, и дело закрыли. Однако членам его семьи стало ясно, чего следует ждать.
Король гневался на Мора, как и на всех, кто не соглашался с ним или подвергал сомнению правоту его поступков.
Несколько месяцев прошло спокойно, но Маргарет, слыша в доме незнакомые голоса, всякий раз ощущала, как на лбу выступают капельки пота, и прижимала руки к груди в тщетных попытках унять неистовое сердцебиение.
Потом Томаса обвинили уже в получении взяток.
Те, кто добивался расправы над ним, считали это обвинение надежным, поскольку любой человек на его должности получал какие-то подарки, которые при желании можно назвать взяткой. Найти людей, даривших ему что-то в бытность его лордом-канцлером, оказалось нетрудно, но доказать, что то были взятки или что дарители получали какие-то выгоды, не удалось. Наоборот, припомнилось, как зять Томаса, Джайлс Херон, проиграл дело, которое возбудил сам, и даже, что в нелепой тяжбе из-за собачки решение было вынесено не в пользу леди Мор. Нет, осудить Томаса за взяточничество оказалось невозможно.
Короля крайне раздражало его безрассудство. Он прекрасно знал, что люди в его королевстве высокого мнения о сэре Томасе Море и они могут изменить свое мнение о королевских поступках, если столь уважаемого человека, как Томас Мор, привести к покорности.
Монах Пето из гринвичского францисканского монастыря осмелился произнести проповедь против короля, заявив с кафедры, что если король будет вести себя как Ахав,[12] его постигнет та же участь. Генрих страшился пророчеств, если не мог их опровергнуть, а опровержением слов Пето могла служить только смерть короля.
Картезианцы, у которых с Мором была особая связь, выступали с проповедями против королевского брака.
Вслед за Мором против короля осмелился выступить и Фишер, епископ Рочестерский.
– Клянусь телом Христовым, – сказал как-то Генрих, – я искренне убежден – если бы Мор с присущим ему умом заявил, что во всем поддерживает меня, остальные последовали бы за ним.
Но Мор ничего подобного не сделает, он упрямый глупец.
Если бы доказать, что он не прав… если бы только доказать, что он не прав!
