Волосы были распущены и расчесаны, волнистые пряди рассыпались по спине, и Уинчестер изучал ее, дивясь тому, какой она была хрупкой и утонченной. Как всегда, его тело отреагировало на ее присутствие, его чувства воспламенились в предвкушении того, что случится дальше.
Она услышала его и вся напряглась, но не повернулась к нему.
– Уходите.
– Нет.
– Вам нельзя находиться здесь.
– Я могу находиться, где я пожелаю. – Он вел себя как избалованный ребенок, прекрасно понимал это, но ничего не мог с собой поделать.
– Вы невозможны, – бросила она. – Вы в состоянии слышать? Вы когда-нибудь обращаете внимание на то, что вам говорят другие? Вас здесь не ждут.
– Расскажите мне о вашем кузене, – потребовал граф.
– Нет.
– Расскажите!
– Почему вас интересует мое прошлое? Вы вдруг решили проявить человечность?
Она была в ярости, глаза блестели, сердце бешено стучало, и он приблизился к ней, так что они оказались нос к носу. Она была готова к очередной битве – типично по-женски. Он не мог вообразить, по какому поводу, но осознание этого воспламенило и его тоже.
Он чувствовал себя уязвленным. В ее ошибочном раздражении против Аманды именно он был оскорблен и оклеветан. Именно он пострадал от ее напыщенного кузена. Помимо воли он оказался втянут в семейные дрязги и вынужден постоянно беспокоиться о ней.
Нет, он отказывается заботиться о ней! Отказывается проводить каждую минуту, волнуясь и тревожась. Он хочет мира и спокойствия. Он хочет опять вернуться к своей вольной, скандальной жизни.
Эти обременительные, накатывающие чувства вины и угрызения совести были отвратительны ему. Он не мог без конца размышлять, правильно ли поступал в том или ином случае.
И что, черт побери, было правильно?
– Жаль, что я не спросил вас об этом раньше, – сказал он, сдерживая раздражение, и притянул ее к себе.
Эмили расплакалась, слезы катились по щекам, падая ему на рубашку.
– Мой отец хотел, чтобы я вышла за него замуж, и я была готова пойти на это. Была готова! – добавила она, словно он оспаривал этот факт.
– Но вы не смогли?
– Я нашла кое-какие бумаги. Он намеревался после свадьбы отправить Мэри в дом для умалишенных.
Граф нахмурился:
– Но она же не душевнобольная.
– Ну и что? У него будет достаточно денег, чтобы осуществить свой план.
– Но он же не может отправить ее туда без всякой причины. Существуют законы, чтобы предотвратить такую жестокость. – По крайней мере Майкл предполагал, что они существуют.
– У простой женщины нет никакой защиты против такого человека, как Реджиналд.
– Уверен, что вы не так поняли, – проговорил граф, пытаясь ее успокоить. Реджиналд – подлинный осел и задира, который мог предпринять любое порочное деяние, и Майкл пожалел, что не надавал тумаков этой свинье, когда у него была такая возможность.
– Я не могу больше выносить это, – сказала она. – Мне страшно хочется покинуть ваш дом, но мне некуда идти.
При этом признании он содрогнулся. Неужели она предпочтет безопасному и спокойному дому опасности Лондона?
– Я не позволю вам уехать, – признался он. – Не могу позволить.
– Мне больно, когда я нахожусь рядом с вами, больно любить вас и видеть, что вы сердитесь на меня.
– Я не сержусь. – Его гнев унесло, словно осенние листья ветром. – Вы – все для меня. Я обожаю вас. Я… я…
Он замолчал. Он чуть было не выпалил, что любит ее, что крайне изумило его. Он никого не любил, а его едва не вырвавшееся признание указывало на сумбур в его мыслях.
Подобное признание было бы большой глупостью. Она ухватится за его слова, хотя в них не будет правды. Преувеличенные чувства недолговечны, и он должен быть осторожен с ней.
– Если я вам нравлюсь, как вы утверждаете, – возразила она, – вы ужасно проявляете свои чувства.
– Ваша правда. Я – олух, хам. Простите меня. – Он никогда не чувствовал себя таким потерянным рядом с женщиной, но ведь она не была похожа на шлюх, с которыми он общался, и с ней нужно обращаться по- другому, о чем он все время забывал.
Испытывая потребность быть ближе, желая передать то, что не мог высказать вслух, он нагнулся и поцеловал Эмили. Они могли ссориться, но им никогда не утратить физического влечения друг к другу. Когда
