заметной фигурой при дворе. Диане требовались влиятельные друзья. Статус мадемуазель д'Эйлли укрепился — она вышла замуж за герцога д'Этампа и тем самым обрела более высокое и респектабельное положение. Анна д'Эйлли всегда ненавидела Диану. Король любил эту женщину; пусть сын короля будет так же предан Диане. Нет! Она не могла рисковать привязанностью Генриха, он был слишком нужен ей.
Она обратилась к своей служанке:
— Мадлен, я действительно слышу топот копыт?
— Похоже, да, мадам. Я слышала звук рожка пять минут тому назад.
Подойдя к окну, Диана улыбнулась. Она увидела Генриха, въехавшего во двор во главе кавалькады. Да, славный юноша. Соскочив с седла, он подозвал грума с тем властным видом, который появился у него благодаря ее воспитанию и который Генрих обретал, появляясь в Ане.
Пришел паж.
— Прибыл герцог Орлеанский, мадам.
— Скажи ему, что он может зайти ко мне.
Она лежала на диване, когда Генрих вошел в комнату. Она отпустила прислугу. Опустившись на одно колено, он поцеловал ее левую руку. Правой она коснулась его темных и густых волос. Она слегка погладила их; он поднял голову и посмотрел на Диану. Она увидела, что его переполняют чувства.
— Я думала, что ты приедешь раньше, — сказала она. — Мне показалось, что ты не был здесь очень давно.
— Я мчался во весь опор, — произнес он. — Никогда еще дорога не казалась мне такой длинной.
— Ты как-то странно смотришь на меня, Генрих.
— Ты так красива.
Она негромко рассмеялась.
— Я рада, что нравлюсь тебе, мой дорогой друг.
Он снова поцеловал ее руку; его губы были горячими; он дрожал от желания обладать Дианой.
Брак и правда изменил его. Как складываются отношения между Генрихом и маленькой итальянкой? Диана слегка ревновала юношу к этой девочке, завидовала ее молодости и положению его жены.
— Я часто думаю о тебе, мой дорогой, — сказала она. — Наверно, Генрих, я немного ревную.
Он поднял голову и посмотрел на Диану, не понимая ее; он всегда медленно соображал.
— Ревную, — пояснила она, — к Катрин.
Он вспыхнул и быстро отвернулся. Ей понравилась его застенчивость. Насколько она симпатичнее многоопытности его отца!
— Я — старая женщина, Генрих, — продолжила Диана, — по сравнению с тобой. Мне грустно оттого, что ты так юн, а я уже немолода.
— Ты никогда не будешь старой, — пробормотал он. — Ты — само совершенство. Возраст? Что такое возраст? Как бы я хотел быть твоим ровесником! Я охотно бы отказался от тех лет, что разделяют нас.
Она обхватила его голову своими руками и поцеловала Генриха.
— Как ты восхитителен, мой Генрих. Видишь, я называю тебя моим. Но я не должна это делать.
— Почему? — спросил он. — Почему… не должна?
— Тебе не следует больше приезжать в Ане, мой дорогой. Понимаешь… мы — друзья; это все. Я всегда буду считать тебя моим самым дорогим другом. Но ты уже не мальчик. У тебя есть жена…
— Но какое отношение имеет она к нашей дружбе?
— Самое непосредственное, Генрих. У тебя есть жена… и ты навещаешь меня. Можем ли мы рассчитывать на то, что свет с пониманием отнесется к нашей дружбе? Люди будут усмехаться. Мадемуазель д'Эйлли — мне следовало сказать, мадемуазель д'Этамп, — уже оклеветала нас, Генрих.
— Как она посмела!
— Мой дорогой, она смеет многое. Ее положение позволило сделать это безнаказанно.
— Я всегда ненавидел ее. Как она осмелилась опорочить тебя! Будь она мужчиной, я бы вызвал ее на дуэль.
— Мой дорогой рыцарь! Королевский сын не может вызвать кого-то на дуэль. Ты легко забываешь о своем положении. Я должна была показать тебе моей любовью и восхищением, что ты достоин всеобщего уважения. Я сделала это Господи, я рада, что это задание было поручено мне. Каждая минута, которую я проводила с тобой, дарила мне счастье. Но теперь все кончено. У тебя есть жена. Ты должен завести детей. Ты больше не мальчик, который может навещать женщину, не боясь сплетен.
— Диана, я не боюсь их. Только ты важна для меня. Пусть люди говорят, что хотят. Я должен приезжать к тебе. Я люблю тебя… только тебя. Все остальное в моей жизни не имеет для меня никакого значения. Я несчастен — ты изменила мою жизнь настолько, что я не в силах обходиться без тебя. Если люди скажут, что я люблю тебя, они будут правы.
— Наша дружба — безрассудство, — сказала Диана.
Он встал и повернулся к ней спиной. Она знала, что он охвачен волнением и собирается сказать то, что не смеет произнести, глядя на нее.
Он пробормотал:
— Если… люди скажут… что я… твой любовник, а ты… моя возлюбленная… я только обрадуюсь. Я не буду стыдиться этого. Я могу лишь мечтать об этом.
Она молчала; внезапно он повернулся и, бросившись к ее ногам, уткнулся лицом в черно-белое атласное платье Дианы.
Она раздела его, потом скинула с себя платье и все остальное. Ее налитое, зрелое тело оставалось упругим, стройным. Она могла по праву гордиться им. Мужчин всегда восхищали ее груди — удивительно крупные для столь изящной женщины, твердые, высокие. Спасибо кормилицам, позволившим ей, матери двух детей, сохранить свою привлекательность. Взяв Генриха за руку, она подвела его к роскошному алькову, напоминавшему шатер. Они легли рядом. Губы Генриха потянулись к соскам Дианы — сначала к правому, потом к левому. Она всегда была для него прежде всего матерью — той матерью, которой он рано лишился. Он делал все инстинктивно, пока что ей не было нужды направлять его. Однако она помнила о своей роли наставницы. Ее большие соски быстро твердели под его языком. Обхватив длинными пальцами голову любовника, она оторвала ее от своей груди. Не будучи от природы очень темпераментной, Диана нуждалась в длительных и разнообразных ласках, предшествовавших полной близости.
— Поцелуй меня, — попросила Диана.
Он не сразу сообразил, что она ждет от него.
— Там, внизу, — пояснила женщина.
Голова Генриха скользнула к ее животу. Юноша уткнулся лицом в черный шелковистый треугольник. Раздвинул руками бедра Дианы. Он получал наслаждение, исполняя желание своей возлюбленной. Когда Генрих прикоснулся языком к ее розовой, блестящей от влаги плоти, женщина вздрогнула, застонала. Генрих понял, что истинная любовь не ведает стыда. Он способен сделать свою Диану счастливой! Это было важнее всего.
Диана парила в небесах. Когда ее возбуждение достигло предела, она вскочила, заставила Генриха лечь на спину и оседлала его. Их слияние было долгожданным, полным, изнуряющим. Заметив, что Генрих теряет контроль над собой, она приказала!
— Остановись!
Дав ему успокоиться, она вновь предалась любви. Диана долгое время обходилась без мужчины и теперь, похоже, наверстывала упущенное. Когда горячая волна прокатилась по ее трепещущему телу, женщина ахнула. Спустя несколько мгновений страсть Генриха в очередной раз приблизилась к своему апогею. Диана приподнялась, и в этот момент струя горячей жидкости ударила в грудь Генриха. Он блаженно застонал.
— Это только начало, мой дорогой, — прошептала Диана. — У нас еще все впереди.
Он провел неделю в Ане. Он не ездил на охоту. Проводил с Дианой дни и ночи. Он был в экстазе; его переполняли чувства. Застенчивость уступала место опыту.
Это восхитительно, когда тебя так любят, думала она.
Он много говорил, что было для него необычно; он сидел у ее ног, целовал руки Дианы, открывая перед ней свое сердце. Объяснял, почему он ненавидит образ жизни отца, признавался, что всегда мечтал об одной-единственной любви. Он почти не надеялся, что обретет такое счастье. Он сожалел о том, что
