выражение ее лица, как обычно, было непроницаемо.
Интересно, как она восприняла известие об убийстве молодого человека, самим своим существованием угрожавшего ее трону? – подумала Беатрис. Благодарит ли она Бога за то, что произошло с Франциском? Или просит у Него прощения за своего супруга, с таким ликованием встретившего сообщение из Наварры? И, кстати, уж не Фердинанд ли подстроил это злодейство?
– Итак, Испании больше не угрожает возможность брака Франциска и Бельтранеи, – задумчиво произнесла Изабелла.
– Да, такую угрозу можно считать миновавшей, – ухмыльнулся Фердинанд.
Да, решила Беатрис, он причастен к убийству. И Изабелла это понимает. Понимает, но не ставит ему в вину – как не осуждает и его супружеских измен. Он нужен ей, поэтому, что бы ни случилось, она все равно будет считать его мужчиной, достойным королевы Кастилии.
– Кто теперь правит Наваррой? – спросила Изабелла. Его сестра Катарина. Ее уже короновали.
– Но ей всего тринадцать лет!
– Пока она не достигнет совершеннолетия, фактически страной будет править ее мать.
Изабелла встала, прошлась по комнате.
– У нас есть выход, – сказала она. – Нужно помолвить Хуана с Катариной Наваррской.
– Согласен, – сказал Фердинанд. – Но, как мне доложили, Людовик сейчас тоже не сидит сложа руки. Более того, он готовит военное вторжение в Наварру. Если он ее захватит, наше предложение помолвить Катарину с Хуаном, скорее всего, будет отвергнуто.
– В таком случае мы опередим французов! – воскликнула Изабелла.
– Вот и закончился твой недолгий отдых, – вздохнул Фердинанд.
– Я сегодня же выезжаю на границу, – сказала Изабелла. – Мы должны показать Людовику, что в Наварре ему придется сражаться не только с наваррской, но и с испанской армией.
Изабелла подошла к креслу и аккуратно уложила неоконченную вышивку в шкатулку. Как будто добродетельная мать семейства, собирающаяся приступить к каким-то важным домашним обязанностям, подумала Беатрис.
Шкатулку с рукоделием Изабелла протянула Беатрис.
– Не убирай ее слишком далеко, – попросила она.
Беатрис поняла, что супруги желают поговорить о чем-то, не предназначенном для ее ушей. Взяв шкатулку, она собрала свою работу, сделала реверанс и вышла из комнаты.
Боабдил ехал на битву с христианской армией.
Мули Абул Хасан и его брат Эль Загал сейчас тоже воевали – и тоже против христиан. Атаковав их позиции возле Гибралтара, они добились там некоторых успехов. Несущественных, как утверждали в столице.
В то же время на периферии Гранады были и другие мнения. «Допустим, Абул Хасан и впрямь постарел, – поговаривали там, – но вместе со своим братом он все еще может одерживать победы. Уж не совершили ли мы ошибку, отвернувшись от нашего прежнего султана?»
– Мусульмане, поддержите в этот час вашего нового правителя, храброго Боабдила! – взывала Зорая. – Дайте ему возможность доказать, что в бою с ним не сравнится ни Абул Хасан, ни его брат Эль Загал.
И вот Боабдил ехал впереди арабской армии, навстречу христианам. В успехе он не сомневался. За плечами у него развевалась алая шелковая мантия, перед ним на белом жеребце лихо гарцевал знаменосец с новым мавританским флагом, и сам он, облаченный в стальные доспехи, производил самое выгодное впечатление на провожавших его горожан.
По дороге его всюду встречали ликующими криками, и они еще звучали в его ушах, когда войско наконец пересекло границу с Кордовой.
С христианами его армия сошлась на живописном берегу реки Хениль. Битва началась сразу же и с каждой минутой становилась все яростней.
Боабдил не был рожден воином. Он мечтал о мирной, спокойной жизни – если бы не его неуемная мать, он бы никогда не оказался в такой ситуации, какая сложилась вокруг него в этот день. Его нерешительность передавалась всем солдатам и командирам арабского войска. Христиане же, напротив, были настроены решительно.
Через несколько часов кровопролитного сражения мавры сначала дрогнули, а затем обратились в паническое бегство. Боабдил, наблюдавший за битвой с высокого холма над рекой, увидел, что его войска отрезаны от него. Осознав весь ужас случившегося, он стал искать какое-нибудь укрытие, чтобы избежать смерти или, что гораздо хуже, позорного пленения.
Вода в реке за ночь поднялась, перейти ее вброд было невозможно. Поэтому он спешился, отбежал от своей приметной белой лошади и спрятался в кустах, тянувшихся вдоль берега.
Через некоторое время мимо этого места проходили солдаты. Они увидели ярко-красное пятно в зарослях, при ближайшем рассмотрении оказавшееся плащом скрывавшегося от них человека.
Боабдил встал во весь рост, вытащил из-за пояса кривой меч и приготовился к смертельной схватке с врагом. Намерениям его, однако, было не суждено осуществиться. Кастилец Мартин Гуртадо, первым увидевший незнакомца, быстро распознал в нем знатного арабского военачальника и позвал на помощь своих товарищей, после чего Боабдила окружили.
Против пик и алебард кривой меч был бесполезен. Уразумев всю безвыходность своего положения, Боабдил в отчаянии крикнул:
– Я Боабдил, султан Гранады!
В рядах кастильцев произошло замешательство. Ценность захваченной ими добычи превосходила самые
