– Сыновья конунга Сверрира должны были находиться в Трёндалёге? Он запрятал больше серебра, чем мы отыскали? Ты выпытал правду у Гудлауга?
Стражник не отвечает.
Конунг орет:
– Веди меня в постель!
Тот повинуется, конунга рвет, рвота попадает на плащ стражнику. Конунг смеется, но при новом позыве рвоты испытывает отвращение, опять пытается ударить стражника и промахивается. Его доводят до постели, где он сразу засыпает.
Стражник возвращается.
Вскоре он слышит звук, непохожий на шум ветра, шелест листьев или травы. Такой может производить овца на выгоне или далекий ливень, доносящийся сюда слабым шорохом.
Слышатся еще звуки.
Он не так расторопен, как следовало бы: это его месть. Он тихо заходит в конунгову опочивальню, смотрит на конунга, прежде чем вырвать его из сна – резким рывком за волосы, так приказал конунг. «Если близится опасность, а я сплю, стражник должен дернуть меня за волосы». Конунг вскакивает – в этом сила Магнуса: он вмиг просыпается. Удирать конунг Магнус мастер. В конунговой усадьбе всегда готова оседланная лошадь. Он бежит через галерею, прыгает со стены во тьму. Приземляется на ноги и падает, наверху тихо. Стражник прыгает за ним. Гул нарастает, люди Сверрира близко. Лошадь стоит там, где положено. Конунг в исподнем. Он набрасывает плащ стражника себе на плечи. Это тоже приказ конунга: «Если я убегаю без плаща, стражник отдает мне свой», быстро садится в седло. Лошадь взвивается на дыбы. Но конунг Магнус хороший наездник – в бегстве.
Он пускает лошадь шагом, чтобы не шуметь. Песок хрустит под копытами.
Стражник остается, кладет стрелу на тетиву лука, чтобы защитить конунга от преследователей. Вдруг поворачивает лук, целясь в согнутую спину конунга, и натягивает тетиву. Отвага изменяет ему. Он опускает лук, но стрела срывается и ударяет в круп коня. Конь ржет и мечется. Подбегают двое из отряда Сверрира. Лошадь затаптывает их. Магнус скрывается, повиснув на конской шее.
Это рассказал воевода, взятый нами в плен и опознанный мною и другими, как убийца Гудлауга Вали в Нидаросе.
– Смерть ему или жизнь? – спросил Сверрир.
Оказалось, смерть. Прежде чем конунг вынес свой приговор, этого человека нашли с перерезанным горлом. У Гудлауга Вали был близкий родич, он мало говорил, но сильно ненавидел, – я уже не помню его имени, но помню его ненависть. Думаю, конунг был рад, избежав на этот раз необходимости выбирать между жестокостью и миролюбием.
Мы овладели конунговой усадьбой и скоро поняли, что весь Бьёргюн наш. Конунг послал дружину за Магнусом, но тот улизнул под покровом ночи. Потом мы узнали, что ему удалось собрать немногих сторонников, захватить корабль и скрыться в стране данов. Однако боевые корабли в бухте Воген теперь были наши, город наш – и Вестланд.
К нам в конунговы палаты вошел Свиной Стефан и сказал:
– Тут один ларь никак не открывается.
Свиной Стефан, хёвдинг над воинами, обшарил каждую комнату в усадьбе. Он нашел постель конунга Магнуса, еще теплую – там не было наложницы, какое разочарование для нас.
– Мы нашли серебро и дорогие наряды, много ценного добра, сундуки без замков и другие, которые легко отпирались. Но этот – большой, кованый тяжелым железом – был заперт, и ключ потерян. Мы могли сбить замок топором.
Но конунг сказал:
– Здесь может храниться священная церковная утварь. Ее нельзя портить.
Свиной Стефан посылает за кузнецом.
Входит кузнец. Это Унас.
Унас был взят заложником, когда конунг Магнус разорил Нидарос. Его собирались показывать в Бьёргюне – пьяного и непристойного, почти безумного, радующегося каждой мелкой монете, поданной ему. Он отец конунга Сверрира. Так было сказано. Народ высыпал из домов поглазеть. Он был дружелюбен и неопасен, конунг Магнус не собирался держать его под замком. И вот он входит.
Встреча между конунгом и тем, кто долго выдавал себя за его отца, оказалась нерадостной. Но замок ему поддается.
В сундуке лежит корона конунга Магнуса, однажды водруженная на его детскую голову здесь, в Бьёргюне. Рядом скипетр и мантия из драгоценного горностая.
Все это достает Унас. Мы ахаем, Унас, который уже не пьян, говорит Сверриру:
– Не я ли должен был вручить тебе это…
Потом уходит.
На конунга тяжело смотреть. Никогда, йомфру Кристин, я не забуду лица священника из Киркьюбё, когда он поднял корону и держал ее обеими руками, прежде чем положить назад.
Золотой скипетр тяжел и красив. Я не чувствую себя достойным взять его в руки, но нагибаюсь и рассматриваю прекрасный узор, выгравированный на золоте. Сверрир говорит мне: – Идем.
Не бросив даже взгляда на корону и скипетр, мы с конунгом покидаем палаты.
Мы переходим в усадьбу епископа, расположенную неподалеку. Люди Свиного Стефана обыскали усадьбу и нашли немногое, епископ скрылся, одна комната заперта и требуется позволение конунга, чтобы сломать замок. Конунг отвечает «да». Меня кое-что удивляет. Он весьма осторожен, если дело касается порчи церковного имущества. Но скорее всего он просто не хочет повторно приглашать кузнеца, кроме того, мысли его далеко: вновь они кружатся над Киркьюбё, и я не могу его осуждать. Один из наших начинает колотить по замку.
– Это комната наложниц, – говорит он. – Здесь, в епископских палатах, конунг Магнус запирал своих наложниц. Они с епископом делили их по-братски, как головку сыра.
Кто-то смеется, рассказывают, что в Бьёргюне слышно, будто конунг Магнус сбежал ночью вместе с тремя наложницами. Один из наших точно знает, что так и было. Потому что именно его затоптала лошадь Магнуса, когда конунг убегал. Человек сам видел, что с конунгом в седле сидели две или три наложницы.
– Наверное, две, – говорит он, – одна спереди, одна сзади.
– Ну, – отвечает другой, – если девицы мелкие, могло быть и три.
Дверь в комнату взломана. Мы входим.
Это личная молельня епископа. На стене висит распятие.
Людей просят выйти, Сверрир и я вновь стоим перед большим распятием, однажды привезенным с Оркнейских островов в епископство Киркьюбё. Его втащили на сушу и освятили там, на родине. Сверрир и я, молодые священники, тоже присутствовали. Страстотерпец Христос на кресте, все истерзанное тело светится болью – и несокрушимая внутренняя сила, почти дикая гордость в своей сверхчеловеческой мощи. Так чувствовал я тогда. Так чувствую и теперь.
Сборщик подати Карл, человек ярла Эрлинга Кривого, наведался в Киркьюбё, украл это распятие и привез в страну норвежцев. Мы часто спрашивали друг друга, Сверрир и я:
– Где-то сейчас распятие?
Оно висит здесь.
Кажется, страстотерпец Христос кивает нам, а мы ему. Не знаю, сколько мы так стоим.
Приходит Свиной Стефан и говорит:
– Мы сейчас взвесим корону и золотой скипетр.
Мы идем за ним, но мысли не о золоте. При взвешивании стоит ужасный гвалт, люди в окровавленной броне напирают и требуют дать им посмотреть. Многие просят дотронуться до конунга Сверрира – сегодня, когда у него корона и скоро будет вся страна. Он должен позволить им это. В зале великое ликование.
Наконец мы свободны и возвращаемся на епископскую усадьбу.
Мы видим, что страстотерпец Христос исчез из молельни, где висел. Возможно, распятие украл какой- нибудь священник, пока мы были в конунговой усадьбе, – укрыл, как хотел бы он сказать. Мы видим гвозди в стене, словно распятый был снят с креста. Но я не чувствую, что он воскрес из мертвых.
