Рейдар любил посмеяться, но грубости никогда не веселили его. В этом смысле он был более застенчив, чем мы с конунгом. Однажды Сверрир сказал ему:
– Ты не боишься, что я убью тебя, Рейдар?
Рейдар не улыбнулся. Помедлив мгновение, он ответил:
– В твоем голосе я слышу подозрительность, и ты человек достаточно опытный, чтобы почуять предательство. Но убивать друг друга… Чтобы ты убил меня? Я не верю этому. Хотя путь конунга извилистый, и если бы ты шел прямо вперед, то мог бы попасть в трудное положение.
Затем Рейдар спросил у Сверрира, не может ли тот дать ему хороших людей: лучше всего – молодых парней, горящих желанием отправиться в поход и послужить в Миклагарде. Тамошнему императору всегда нужны воины. «И теперь я могу сказать тебе, – поведал Рейдар, – что император Миклагарда слышал о тебе и твоих победах и просил сообщить, что предпочел бы держать стражу из людей конунга Сверрира. Хотя все это ложь. Ты, со своей проницательностью, конечно же, догадался, что это грубая лесть. До Миклагарда слишком далеко, и чужеземный император не мог ничего знать о тебе. Все дело в том, что он поручил мне нанять для него людей, и я точно уверен, что если это будут твои воины, то я снова вернусь в Миклагард и буду в чести, а также еще больше разбогатею».
Сверрир ответил ему, что должен подумать. Думал он основательно, и у него сильнее начали расти усы. Я не говорил тебе, йомфру Кристин, что когда конунга мучали подозрения, у него быстрее росли усы. Рейдар, вернувшись, ждал ответа. Конунг сказал ему: «Ты можешь набрать себе жителей Вика, Рейдар. Многие из них искусны в обращении с оружием». И он долго смеялся своим словам.
Рейдар поблагодарил конунга. Он тотчас занялся набором воинов, а с приходом весны покинул страну. Сверрир считал, что удачно отделался от тех жителей Вика, кто мог бы присоединиться к архиепископу Эйрику и его датским сторонникам, в случае если архиепископ надумает напасть на страну. «Но может, мне надо было убить его?.. – спрашивал Сверрир. – Кого же надо убивать, а кого – нет?» – воскликнул он в ярости. «Господин мой, – ответил ему я, – это выбор властителя и … раба».
В один прекрасный день епископы восстали. Это произошло неожиданно. До конунга долетели тревожные вести о том, что Ньяль из Ставангера и Николас из Осло сели на корабли и уплыли из страны. А с ними – те священники и каноники, которые, очевидно, получили строгий приказ от архиепископа Эйрика бежать из Норвегии конунга Сверрира. В письме архиепископа якобы говорилось, что всякий, кто осмелится подвергнуть сомнению папскую буллу из Ромаборга, будет гореть в аду с головы до пят, и еще в этой земной жизни у них сгниют до корней ногти. Но Мартейн осмелился.
Да, Мартейн, наш близкий друг из Англии, епископ Бьёргюна. Он тоже получил письмо архиепископа с угрозами. Но он осмелился. Я видел его по ночам. Он бился лбом о стену, так что рассек себе кожу, он царапал ногтями каменные плиты и рыдал; найдя хлыст, он до крови хлестал себя по спине. Одевался в рубище, чтобы унизить себя. И когда он представал перед конунгом и говорил с ним, в глазах его мелькало безумие. Словно бы Мартейна рвали на части два коня, к которым он привязан за шею и за ноги. Дружба с конунгом подгоняла одного коня, а архиепископское осуждение – другого. И только сильная воля Мартейна помешала разорвать его пополам. Он осмелился.
– Почему ты приехал из Англии сюда? – спрашивал я его.
– Потому что конунг Сверрир умеет смеяться, – отвечал он. – Дома у меня не смеются, все ходят опустив глаза, с мрачными лицами, и поклоняются Богу, одетому в черное. Но я хотел радоваться и при этом не казаться невежей. Там, дома, когда наступала ночь, монахи выходили к причалу и соревновались в том, кто дальше пустит струю мочи в море. И победитель в этом соревновании получал кубок с вином и отправлялся к шлюхам. Такой вот была монастырская жизнь в моей стране. А я хотел любить Бога и радоваться Ему. Однажды я встретил сбежавшего из Норвегии архиепископа. Ты уже знаешь, что это был Эйстейн. Вид у него был печальный. «Чем ты так опечален?» – спросил я у него. «Я грустен от того, что я понял: мне не следовало уезжать из своей страны, – ответил он. – О новом конунге говорят, что он умеет убивать и смеяться. Поэтому он и побеждает».
Я оставил без внимания способность конунга убивать. Но он умеет еще и смеяться? Мною овладело неодолимое желание отправиться в ту страну и повидать конунга Сверрира. И я осуществил задуманное. Я услышал, как он смеется.
Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы человек, властвующий над другими, умел так нежно, горячо и неподдельно смеяться? Видел ли ты, как он краснел от стыда, когда мужчины распускают языки и похваляются друг перед другом, кто дальше пустит струю мочи, стоя на берегу? Сверрир был именно таким, каким я себе его представлял. И он стал моим другом.
– Тогда ты остаешься у нас? – спросил я.
– И в ад попаду тоже, – ответил он.
В третий раз вернулся из Лунда Торбьёрн сын Гейрмунда из Фрёйланда. И вновь он привез конунгу важные новости. Каждое лето, в Халей, к югу от Лунда, даны устраивали большую ярмарку. Туда прибыл Рейдар Посланник со своими людьми из Вика. И там же был епископ Николас.
Торбьёрн сын Гейрмунда оделся нищенствующим монахом и смело приступил к делу: жизнь его висела на волоске. Несколько раз его поколачивали палкой, но он нес перед собой сломанный крест и кричал, что недостойные люди посмели поднять руку на крест Господень. Тебе известны, йомфру Кристин, такие монахи, и у каждого из них своя проповедь. Однажды ничью Торбьёрн сын Гейрмунда попытался поставить себе столб рядом с пивными, где обретались Рейдар и его люди. Он хотел взобраться на этот столб и призывать ежедневно милость Божию. Его прогнали. Но он не сдавался. И начал ходить кругами. Он время от времени поворачивал голову в сторону своих преследователей, неся в руках все тот же сломанный крест, и не отвечал на ругательства, а только выкрикивал, что крест Господень сломали нечестивые люди, которые не достойны носить его. Иногда он завывал, как пес. Вокруг него постоянно была кучка любопытных. Но они переговаривались о чем-нибудь своем, словно не замечая его.
Таким-то вот образом он и разузнал новости о Рейдаре Посланнике и епископе Николасе. Епископ и Рейдар встретились в Халее и оказывали друг другу большую честь. О чем говорили между собой эти двое – никто не знал, даже нищенствующий монах из страны конунга Сверрира. Но одно было ясно: Рейдар и Николас собирают вокруг себя воинов, и все они хорошо вооружены. Их называют баглерами.
Туда же, на ярмарку в Халей, посреди бочек с сельдью и связок вяленой рыбы, пожаловали однажды вечером Рикард Черный Магистр и епископ Торир из Хамара, – люди, которых Сверрир посылал своими свидетелями в Ромаборг. Они прискакали верхом, уставшие после долгого пути, в сопровождении небольшой вооруженной свиты. Они пробирались между палаток, под выкрики рьяных торговцев, предлагающих меха и мед, воск и кожаные ботинки. Люди из Ромаборга искали себе убежища и вскоре остановились на ночлег. Мнимый монах пробрался за ними в дом.
Его выгнали, но он до рассвета держался рядом с тем домом. Люди из свиты проговорились ему, что поездка в Ромаборг оказалась успешной. Возвращаясь домой, епископ и Черный Магистр пребывали в прекрасном настроении. Что же они везли с собой?
Об этом люди умалчивали. Мнимый монах только и смог разузнать, что ехали они не с пустыми руками. Что же прятал епископ на своем теле или Черный Магистр – под своей темной одеждой?
Наступил день.
И тогда человек конунга Сверрира услышал, что епископ Торир из Хамара и Черный Магистр, Рикард из Англии, скончались прошедшей ночью, ночуя в Халее. Обоих унесла болезнь. Их раздели донага и похоронили.
Едва конунг Сверрир услышал это, как он зарыдал.
Только однажды видел я Сверрира в таком состоянии: когда мы спасались бегством после битвы под Хаттархамаром. Тогда его вырвало: он был ранен и смертельно устал. Видела ли ты, йомфру, совершенно здорового человека, который внезапно срывается с места, будто его схватили за горло, бросается к двери, и его рвет. Затем он возвращается обратно. Лицо у него серое, словно несвежее белье, силы его оставили, а те, что еще есть, он использует для того, чтобы оскорблять и поносить нас, стоящих поблизости. Он не верит собственным словам. И сам же признается в этом. Он снова поносит нас, а потом цепляется за нас, умоляет простить его, и снова его тошнит, лицо залито слезами, он хватает меня за край плаща, и Симона тоже, утирает нашими подолами глаза и рот.
Он кричит, что те двое, Черный Магистр и Торир, не могли знать, что Николас и Рейдар тоже будут на ярмарке в Халее. Видел ли я Рейдара? Действительно ли он, именно он, был там, – этот человек из
