Одарив Джолли извиняющимся взглядом, я с недоумением пожал плечами, наклонился к Болтону и осмотрел его, действуя только одной здоровой рукой. Потом выпрямился и сказал:
— Джолли прав. Болтон действительно очень плох. Но транспортировку на корабль, я думаю, выдержит.
— Выдержит! Да разве это нормальное обращение с пострадавшим? — возразил Джолли.
— Понимаю вас. Однако обстоятельства, в которых все мы оказались, тоже никак нельзя назвать нормальными.
— Я беру ответственность на себя, — повторил Свенсон. — А вам, доктор Джолли, я был бы весьма признателен, если бы вы лично проследили за транспортировкой этих двоих на борт. Я немедленно предоставлю вам столько людей, сколько нужно.
Джолли, в конце концов сдавшись, занялся перевозкой Браунелла и Болтона на «Дельфин» и проделал это с завидной сноровкой. Я же подождал, пока все уйдут, и в одиночестве направился окольным путем к ангару.
Нож со сломанным лезвием лежал все там же, в топливном баке тягача, а вот пистолет с парой запасных обойм бесследно исчез. Кто-то их взял, только не доктор Джолли, поскольку с той минуты, как мы покинули «Дельфин», он ни на мгновение не пропадал у меня из поля зрения.
В тот же день, часа в три пополудни, мы погрузились под лед и двинулись на юг — к открытому морю.
День и вечер пролетели быстро и довольно приятно. Операция по спасению полярников с дрейфующей станции «Зебра» прошла, в общем, успешно, и теперь мы двигались прямым курсом к родным берегам. Так что можно было только радоваться. Однако лично я особой радости не ощущал — слишком многие трагические обстоятельства, связанные с пожаром и гибелью людей на «Зебре», остались невыясненными. Свенсон, Хансен, Роулингс и Забрински тоже пребывали в безрадостном настроении, тем более что им, как и мне, было хорошо известно, что убийца находится на борту. Кроме нас, об этом знал и доктор Бенсон, но он пока не пришел в сознание, и во мне теплилась слабая надежда, что очнется он не скоро. Придя в себя после комы, Бенсон мог при посторонних наговорить много лишнего. Несколько человек из команды «Зебры» подошли к Свенсону и попросили разрешения осмотреть корабль, на что капитан ответил согласием, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что человеку непосвященному нипочем не разобраться в хитроумном устройстве машин и механизмов «Дельфина». Отказ только бы насторожил их, кое у кого даже вызвал бы подозрение. Сопровождать полярников по судну вызвался Хансен; я тоже решил к ним присоединиться, движимый не столько любопытством, сколько желанием понаблюдать за реакцией людей на то, что им предстояло увидеть. Мы совершили полный обход лодки, пропустив лишь реакторный отсек и рубку инерциальной навигационной системы, куда вход посторонним был строго воспрещен. Во время экскурсии по кораблю я внимательно, но незаметно следил за каждым членом команды «Зебры», особенно за двумя из них, однако ничего странного в их поведении не обнаружил.
После ужина я по мере сил помог Джолли провести вечерний осмотр пациентов. Джолли был первоклассным врачом. Обследовав ходячих больных и сменив повязки лежачим, он переключился на Бенсона и Фольсома. Обработал им раны и наложил повязки, попросил меня сходить вместе с ним в дозиметрическую лабораторию, расположенную в кормовом отсеке лодки, куда перенесли близнецов Харрингтонов, Браунелла и Болтона. Сам лазарет был оснащен лишь двумя койками, занятыми Бенсоном и Фольсомом.
Болтон, вопреки мрачным прогнозам Джолли, после транспортировки на борт чувствовал себя вполне нормально. Он уже почти полностью пришел в сознание и теперь только жаловался на острую боль в предплечье — оно у него было здорово обожжено.
Джолли снял с руки Болтона повязку и, внимательно осмотрев уже начавшую гноиться рану, решил наложить на обожженное место специальную эмульсию, после чего плотно прикрыл его алюминиевой фольгой и аккуратно забинтовал. Затем он сделал Болтону болеутоляющий укол и дал несколько таблеток снотворного. Коротко наказав дежурному матросу немедленно сообщить ему о любом изменении в состоянии Болтона, если таковое случится, Джолли наскоро осмотрел трех остальных пострадавших, сменил им повязки — и на этом вечерний осмотр завершился. Теперь мы с чистой совестью могли отправиться спать.
Добравшись до своей каюты, я упал в койку и заснул без задних ног, несмотря на ноющую боль в руке.
Я проснулся часа в два ночи с ощущением, что проспал от силы минут пять. Впрочем, рев, вырывавшийся из селекторного устройства прямо над койкой Хансена, поднял бы и мертвого.
Хансен был уже на ногах и в отчаянной спешке натягивал на себя одежду и ботинки. Никогда прежде я не видел его в столь возбужденном состоянии.
— Что, черт возьми, происходит? — спросил я. Мне пришлось кричать, чтобы Хансен расслышал мой вопрос сквозь пронзительный вой сирены.
— Пожар! — Его лицо было мрачным и взволнованным. — Корабль в огне. Да еще под этим проклятым льдом!
Продолжая застегивать пуговицы на рубашке, он перескочил через мою койку, рванул на себя дверь и выбежал прочь.
Монотонное завывание сирены внезапно прекратилось, и воцарилась гнетущая тишина. Вскоре я ощутил нечто такое, от чего внезапно наступившее безмолвие показалось, мне еще более зловещим, — полное отсутствие вибрации корпуса лодки. Это могло означать лишь одно: огромные двигатели «Дельфина» стали. Отчего заглох ядерный двигатель и что произошло вслед за тем? Неужели пожар вспыхнул в реакторном отсеке?
Я стал одеваться — из-за повреждений руки у меня это получалось медленно, — стараясь не поддаваться панике, которая уже давно начала мною овладевать.
Спустя три минуты после ухода Хансена я добрался до центрального поста и заглянул внутрь. В лицо мне сразу же ударил сильный запах дыма. Я услышал резкий голос Свенсона:
— Заходите скорее и закройте за собой дверь!
Выполнив требование капитана, я живо прошмыгнул внутрь и попробовал оглядеться. Но не тут-то было: глаза слезились так, словно мне в лицо швырнули целую пригоршню перца. А от черного едкого дыма раздирало горло и невозможно было дышать.
— С той стороны, за дверью, вам было бы много лучше, — сухо сказал Свенсон. — Простите за столь резкое обращение, доктор, но мы не хотим, чтобы дым распространялся дальше.
— Где пожар?
— В турбинном отсеке. — Свенсон мог бы рассуждать таким тоном о погоде, сидя на парадном крыльце своего дома. — Но в какой секции — мы точно не знаем.
— Двигатели… — проговорил я. — Почему они стали?
Капитан протер глаза носовым платком и обменялся двумя-тремя словами с матросом, который натягивал на себя плотный резиновый комбинезон и противогаз. У него, в руках была коробка со шкалами. Потом Свенсон прошел вместе с ним мимо штурманского стола и эхоледомера к большой тяжелой двери, выходившей в коридор, что вел к турбинному отсеку. Они повернули ручки и открыли дверь. В дверной проем тут же ворвались густые клубы, черного дыма, матрос в комбинезоне и противогазе быстро шагнул в коридор и закрыл за собой дверь. Задраив ее наглухо, Свенсон вернулся к пульту управления и стал нащупывать микрофон.
— Говорит капитан. — Его голос гулко разнесся по центральному посту. — Пожар в турбинном отсеке. Причина возгорания пока не установлена. Возможна утечка радиации.
Так вот оно что: значит, в руках у матроса, скрывшегося за тяжелой дверью, был счетчик Гейгера!
А капитан между тем продолжал:
— Сейчас мы пытаемся определить зону распространения огня. Это нелегко — видимость практически нулевая. Во избежание короткого замыкания и взрыва электричество в турбинном отсеке отключено. Мы перекрыли все воздухоочистительные системы. Так что курить на борту до особого распоряжения категорически воспрещается. Свет везде выключить, кроме тех мест, где без него не обойтись.
