Хансену и сказал: — Худшее позади, Джон, — если, конечно, нам удастся запустить главные двигатели.
— Да нет, — возразил я. — Худшее еще впереди. На запуск турбогенераторов уйдет по меньшей мере час. А сколько времени нужно на то, чтобы нейтрализовать угарный газ?
— Полчаса как минимум. А может, больше.
— Вот видите. Выходит, на все про все — полтора часа. Через полтора часа, капитан, «Дельфин» превратится в плавучий гроб — каждый четвертый из нас будет труп.
Свенсон улыбнулся — о Боже, он, наверное, совсем тронулся рассудком, подумал я, — и невозмутимо сказал:
— Не волнуйтесь, доктор. Мы останемся целы и невредимы. Во всяком случае, смерть от удушья нам не грозит. Через четверть часа на корабле будет свежий воздух.
Мы с Хансеном недоуменно переглянулись. Капитан, похоже, впрямь тронулся умом. Уловив наше недоумение, Свенсон разразился смехом и тут же закашлялся.
— Поделом мне, — спустя время, все еще задыхаясь, проговорил он. — Доктор, на вас лица нет. Как вы думаете, зачем я приказал открыть везде водонепроницаемые двери?
— Понятия не имею.
— А вы, Джон?
Вместо ответа Хансен покачал головой. Свенсон посмотрел на него с нескрываемой усмешкой и сказал:
— Позвоните в машинное отделение. Пусть запускают дизель.
Спустя три минуты дизель как будто ожил заново. А еще через пять минут он уже рокотал вовсю, высасывая из чрева лодки ядовитый воздух вперемешку с дымом и угарным газом, и на смену ему мало- помалу начал поступать чистый.
Все это время Свенсон, не отрываясь, следил за показаниями манометров, контролируя изменение давления на борту. Постепенно давление понизилось до пятнадцати фунтов и продолжало падать дальше. Свенсон приказал увеличить напор сжатого воздуха; когда давление достигло нормы, он велел остановить дизель и перекрыть все воздушные клапаны.
— Капитан, — сказал я Свенсону. — Если вам когда-нибудь вздумается стать адмиралом, обращайтесь ко мне за рекомендациями в любое время.
— Благодарю, — улыбнулся капитан.
Нам необычайно повезло. Все, кому выпало счастье плавать со Свенсоном, видно, и впрямь родились в рубашке.
Вскоре мы услышали, как заработали электродвигатели — Картрайт приступил к запуску ядерной установки. В восемь часов утра командир группы главных двигателей доложил по телефону, что турбина снова работает и «Дельфин» может следовать намеченным курсом. То была самая радостная весть из всех, что мне когда-нибудь доводилось слышать.
В течение трех часов, пока воздухоочистительные системы работали на полную мощь, мы шли самым малым вперед. Потом Свенсон дал команду постепенно увеличить скорость, рассчитывая, что к четырем часам следующего утра мы выйдем в открытое море.
Вся команда «Дельфина», за исключением вахтенных матросов и офицеров, пребывала во власти глубокого сна.
Я не мог спать — слишком многое мне предстояло обдумать. В том числе и то, что в постигшей нас беде была значительная доля моей вины. И о том, что из-за моих ошибок, просчетов и просто упрямства «Дельфин» и его команда оказались в столь отчаянном положении. А также о том, что скажет капитан Свенсон, когда узнает, сколь много я от него утаил и сколь мало рассказал.
Роулингс — вот кто сейчас был мне нужен. Только с ним я мог поделиться своими мыслями. Только на его помощь мог рассчитывать предстоящей ночью — при условии, конечно, что он согласится пожертвовать ради меня несколькими часами сна. И Роулингс, как всегда, не обманул моих ожиданий.
Вечером мне еще предстояло осмотреть раненых полярников и членов экипажа «Дельфина». На помощь Джолли рассчитывать не приходилось: после изнурительной работы, что выпала на его долю, он спал как убитый, да и потом, Свенсон попросил, чтобы я по возможности его не беспокоил. Впрочем, помощь Джолли была мне не нужна.
Все раненые спали безмятежным сном, за исключением одного — доктора Бенсона, который поздно вечером неожиданно пришел в сознание. Ему стало явно лучше, вот только голова — он мне сам признался — гудела как колокол. Я дал Бенсону болеутоляющее, на этом мой внзит к нему закончился. Однако, перед тем как покинуть лазарет, я спросил Бенсона, припоминает ли он, что произошло в тот самый момент, когда он упал с мостика, но ничего вразумительного сказать в ответ он не мог.
Оставив Роулингса дежурить в лазарете, я отправился к себе в каюту с намерением хоть немного поспать. Проспал же я целых девять часов, что по отношению к Роулингсу было чистым предательством, поскольку по моей милости он полночи не сомкнул глаз.
Проснувшись часов в семь утра, а может, чуть позже, я умылся, побрился и оделся. Затем с аппетитом позавтракал в кают-компании и около девяти часов отправился на центральный пост, где нес вахту Хансен. Я подошел к нему и тихо, чтобы нас никто не слышал, спросил:
— Где капитан Свенсон?
— У себя в каюте.
— Мне бы хотелось поговорить с вами обоими. Но только с глазу на глаз.
Хансен пристально посмотрел на меня, кивнул, передал вахту штурману, и мы вдвоем направились к капитанской каюте. Постучав, мы вошли и плотно закрыли за собой дверь. Без лишних предисловий я начал так:
— Мне известно, кто убийца. Пока я не располагаю убедительными доказательствами, но скоро они у меня будут. Мне понадобится ваша помощь. Если, конечно, у вас найдется время.
Не высказав ни малейшего возражения, Свенсон лишь задумчиво взглянул на Хансена, поднялся из-за стола, сложил карту, которую перед этим изучал, и сухо ответил:
— У нас есть время, доктор Карпентер. Никогда в жизни не приходилось встречаться с убийцей. Что ж, знакомство со злодеем, на чьей совести восемь смертей, — испытание не из приятных.
— Нам еще крупно повезло, что смертей только восемь, — заметил я. — Вчера утром их могло быть куда больше.
— Что вы хотите этим сказать? — удивленно спросил Свенсон.
— Наш таинственный приятель, кроме пистолета, носит с собой коробок спичек, который он вчера рано утром и пустил в ход, скрытно проникнув в турбинный отсек.
— Значит, по-вашему, кто-то умышленно поджег корабль? — Хансен воззрился на меня с явным недоумением. — Да я ни в жизнь в это не поверю, док.
— А я в это верю, — возразил Свенсон. — Как и во все, что говорит доктор Карпентер. Мы имеем дело с сумасшедшим, доктор. Только безумец мог поставить на карту свою собственную жизнь ради того, чтобы лишить жизни сотню других людей.
— Он попросту просчитался, — заметил я. — Идемте со мной.
Я заблаговременно позаботился о том, чтобы они ждали нас в кают-компании — все одиннадцать человек: Роулингс, Забрински, капитан Фольсом, доктор Джолли, близнецы Харрингтоны, которым едва хватило сил, чтобы прийти, Нэсби, Хьюсон, Хассард, Киннэрд и Джереми. Когда мы вошли, некоторые из них попытались встать, но Свенсон жестом их остановил. Они молча уселись на свои места, и тогда наступившую тишину нарушил доктор Джолли, заговорив веселой скороговоркой:
— Доброе утро, капитан. Мы все тут, можно сказать, сгораем от нетерпения. Любопытно узнать, зачем вы нас вызвали?
Я откашлялся и ответил за Свенсона:
— Простите меня за эту маленькую хитрость, но это я, а не капитан, хотел вас видеть.
— Вы? — Джолли сжал губы и пристально посмотрел в мою сторону. — Никак не возьму в толк, с чего это вдруг?
— Кроме того, я наконец должен признаться вот в чем. Я никакой не снабженец, а агент британского правительства. Офицер службы Ми-6. Контрразведка.
Что ж, я, безусловно, произвел на присутствующих желаемое впечатление. Они сидели разинув рты, с
