говорит, что ему пришлось сделать большой крюк, чтобы не попасть в пламя, которое, по его словам, уже бушевало вовсю, хотя Нэсби утверждал, что, когда он шел в радиорубку, пожар еще не успел разгореться во всю силу.
А вот вам еще одна, на мой взгляд, странная штука: Хьюсон сказал, что баки с горючим на складе начали взрываться в тот момент, когда он шел к основному жилому домику. Но если они взорвались только тогда, как могло служиться, что все домики к тому времени уже были охвачены огнем, причем пять из них сгорели дотла? Потом, во время пожара, Хьюсон особенно не перетрудился: единственное, что, он сделал, так это пошел предупредить о случившемся капитана Фольсома, который и без него уже все знал.
— Ну что ж, капитан, а вы, в свою очередь, успешно выступили в роли обвинителя. Однако не кажется ли вам, что ваши доводы против Хьюсона слишком легковесны? Неужели умный человек оставил бы после себя столько улик? Вы, очевидно, полагаете, что ему следовало проявить героизм и участвовать в тушении пожара, чтобы привлечь к себе внимание?
— Нет. А вам не кажется, что он попросту не предполагал, что кто-то потом начнет проводить расследование? И что ему придется оправдываться за свои действия в том случае, если против него будут выдвинуты обвинения?
— Я уже говорил вам и повторяю еще раз: такие люди никогда не рискуют и всегда имеют готовое алиби.
— Откуда они могут знать, что на них пало подозрение?
— Значит, они не догадываются, что мы их подозреваем?
— Вот именно.
— А прошлой ночью, когда меня чуть не прибили крышкой люка, вы говорили совсем другое, — напомнил я… — Тогда вы были твердо убеждены, что меня пытались убрать.
— Слава Богу, мне приходится только командовать подводной лодкой. — Свенсон тяжело вздохнул. — Я теперь даже не знаю, что и думать. А как насчет этого малого — повара Нэсби?
— Вы думаете, он был сообщником Хьюсона?
— Если, как мы уже говорили, надо было заткнуть рот свидетелям, спавшим в столовой, это вполне мог сделать Нэсби. Но тогда, черт побери, как объяснить, что он потом бросился спасать Фландерса и Брайса?
— Возможно, Нэсби рисковал, но с умыслом. Он видел, как Джереми сбил с ног Киннэрда, когда тот попытался проникнуть в радиорубку во второй раз, и, очевидно, решил, что Джереми остановит и его, кинься он туда же.
— А что, если Киннэрд тоже на это рассчитывал? — предположил Свенсон. — Ведь Джереми уже раз его остановил.
— Может, и так, — согласился я, — но в таком случае, зачем Нэсби понадобилось говорить, что дверь в радиорубке обледенела так, что ему даже пришлось ее вышибать? Ведь тем самым он обеспечил железное алиби Киннэрду и Джолли — настоящий убийца вряд ли допустил бы такой промах.
— Это безнадежное дело, — невозмутимо сказал Свенсон, — говорю вам, давайте посадим всю эту чертову компанию под замок.
— Думаю, это не самое разумное решение, поскольку в таком случае нам никогда не вычислить убийцу. Все куда сложнее, чем вам кажется. Так вы исключаете двух наиболее вероятных подозреваемых — Джереми и Хассарда, парней весьма неглупых. Будь они убийцами, у них хватило бы ума замести за собой следы. Может, это они убрали Фландерса и Брайса, может, именно потому Джереми остановил Нэсби, когда тот было рванулся в столовую. Так или нет?
Свенсон пронзил меня испепеляющим взглядом. Потом сказал:
— Прекрасно. В таком случае пускай убийца разгуливает себе по кораблю, а мы будем сидеть и ждать, когда он всех нас отправит на дно. Впрочем, что тут говорить. Я полностью доверяю вам, доктор Карпентер, и считаю, что рано или поздно вы остановите его. Но объясните мне напоследок вот что: почему сегодня утром вы, первоклассный следователь, не задали этим молодцам один, на мой взгляд, очень важный вопрос?..
— Кто распорядился перенести тела погибших в лабораторию? Ведь убийца прекрасно сознавал, что тогда к его тайнику с запасами продовольствия и прочим никто не подкопается.
— Прошу прощения, — Свенсон едва заметно улыбнулся, — но может, у вас на то были свои причины?
— Конечно. Вы даже не знаете, догадывается убийца о том, что мы его подозреваем, или нет. А я знаю — не догадывается. Но задай я этот вопрос, и он бы наверняка все понял. Я допускаю, что именно капитан Фольсом отдал такое распоряжение, однако истинные соображения на этот счет, я, с вашего позволения, оставлю при себе.
Если бы описываемые события происходили несколькими месяцами раньше, когда в небе Арктики сияло летнее солнце, день был бы восхитительный. Однако зимой в этих широтах солнца быть не могло, и все же, несмотря ни на что, погода радовала своим поразительным спокойствием, совершенно необычным для этого времени года. Пронзительный восточный ветер полностью утих. Температура воздуха резко подскочила минимум градусов на двадцать, и видимость стала почти идеальной, что в царстве полярных льдов, особенно в зимнюю пору, случается крайне редко.
Капитан посоветовал всем свободным от вахт воспользоваться представившейся возможностью размять ноги на свежем воздухе. Тем более что и самим морякам не терпелось собственными глазами взглянуть на дрейфующую полярную станцию «Зебра» — вернее, на то, что от нее осталось, — ради чего они, собственно, забрались на самую макушку земного шара.
Я занял место в конце небольшой очереди из членов команды, которых перед выходом наружу осматривал доктор Джолли. В полдень черед наконец дошел и до меня. Несмотря на ожоги и обморожения, Джолли пребывал в прекрасной форме и бойко суетился в лазарете, будто у себя дома.
— Итак, — обратился я к нему, — у вас почти не осталось конкурентов по части врачевания, не правда ли? Я очень рад, что у нас появился еще один доктор. Как продвигаются дела на медицинском фронте?
— Не так уж плохо, старина, — радостно сообщил он. — Бенсон быстро идет на поправку. Пульс, дыхание, давление почти в норме. Думаю, скоро он придет в себя. А вот с капитаном Фольсомом дело по- прежнему обстоит неважно, хотя серьезной опасности, конечно, нет. У остальных же состояние улучшилось на сто процентов, и совсем не по милости медицины: отличная пища, теплые постели и чувство безопасности принесли им гораздо больше пользы, чем можно было предположить. Так что теперь осталось осмотреть только Браунелла и Болтона, двух парней, что застряли на «Зебре».
— Я пойду с вами, — предложил я. — Капитан Свенсон с нетерпением ожидает нашего решения, что с ними делать. Он хочет сняться отсюда как можно скорее.
— Я тоже, — с жаром сказал Джолли. — Но отчего это он вдруг так заторопился?
— Чтобы нас, не дай Бог, не зажало во льдах. Или, может, вы желаете остаться здесь на год или два?
Джолли осклабился, потом, малость поразмыслив, вдруг посерьезнел и с опаской спросил:
— Сколько нам плыть под этими проклятыми льдами? Прежде чем мы выйдем в открытое море, я имею в виду!
— По словам Свенсона — сутки. Да вы не тревожьтесь, Джолли. Идти подо льдами куда безопаснее, чем в них застрять.
С явным недоверием он взял медицинскую сумку и вышел из лазарета. Свенсон ждал нас на центральном посту. Выбравшись через люки, мы спустились на лед и двинулись к станции.
После того как температура воздуха резко подскочила, да еще при работавших на полную мощность обогревателях, главный жилой домик так прогрелся, что лед, покрывавший толстым слоем внутренние стены и потолок, растаял. Один из двух парней, остававшихся на станции, Браунелл, пришел в сознание и сидел, потягивая какое-то варево из рук нашего матроса, который к тому же еще и поддерживал несчастного.
— Ну вот, — обратился я к Свенсону, — один готов к транспортировке.
— Это уж точно, — живо согласился Джолли. Он склонился над вторым парнем, Болтоном, потом выпрямился и, покачав головой, сказал:
— А этот плох, капитан, очень плох. Я бы не рискнул переносить его прямо сейчас.
