начал делать объезды и петли — видимо, с определенным умыслом.
И вскоре Юлиан понял с каким. Машина изменялась.
Это происходило очень медленно, и предметы преображались лишь тогда, когда Юлиан на них не смотрел. Стоило ему на секунду отвернуться, и маленький цветной телевизор успевал превратиться в старинный черно-белый аппарат, который в следующий раз заменялся уже на радиоприемник. Приборы на панели тоже становились все старомоднее, а бесшумное скольжение автомобиля постепенно переходило в громыхающую тряску. Изменились и сиденья, и все внутреннее устройство, и под конец они сидели уже не в «мерседесе», а в тяжелом довоенном автомобиле, какие Юлиан видел только в кино.
Улицы, по которым они ехали, были уже не асфальтовые, а булыжные, и в швах между камнями поблескивала сырость, хотя Юлиан не мог припомнить, чтобы шел дождь. Шум тряски превратился в грохот тяжелых деревянных колес и цоканье подков, а Гордон восседал на кучерском облучке и держал в руках вожжи.
Перед ними открылась ярмарочная площадь, темная, словно вымершая. Эта картина была очень хорошо знакома Юлиану. Они не только вернулись в прошлое, но и очутились по другую сторону зеркала — на
Гордон остановил свой экипаж в нескольких метрах от стеклянного лабиринта, и оттуда вышли Рогер, Алиса и некоторые другие ребята.
Юлиан видел, что Рогер сразу узнал отца, несмотря на разительные перемены, произошедшие с ним после нападения Повелителей Сумерек. Но обратился он к Юлиану:
— Значит, тебе это удалось.
— Разве я не обещал тебе, что вернусь и что все это прекратится?
Алиса тоже смотрела на отца Юлиана, однако на ее лице было совсем не такое выражение, как на лице Рогера.
Из лабиринта продолжали выходить дети, их становилось все больше, и вскоре за ними показались первые взрослые — мадам Футура, штангист, глотатель огня... все, кого Юлиан уже знал. Вокруг кареты образовался тесный круг, который стал быстро обрастать толпой, насчитывающей сотни людей. Никто не произносил ни слова. Царила зловещая тишина, хотя число прибывающих продолжало расти.
Это было так странно — все смотрели на его отца, но ни в одном лице Юлиан не заметил ни гнева, ни укора или горечи, хотя у всех было достаточно оснований для ненависти.
Что-то сейчас случится, почувствовал Юлиан. Предвестие некоего великого события витало в воздухе.
— Зачем вы пришли? — очень тихо спросил Рогер. Голос его дрожал, как будто он с трудом сдерживал слезы. — Что вам еще здесь нужно, Юлиан? Ведь уже поздно! Осколок у Майка и у троллей!
Он вдруг осекся, потому что отец Юлиана сунул руку в карман и извлек оттуда сверкающий осколок зеркала. По толпе пронесся удивленный, почти благоговейный шепот.
Второй осколок! — прошептал Рогер. — Неужто есть... второй осколок?
— Конечно есть, — ответил отец Юлиана. — Неужто вы могли подумать, что я всю свою жизнь занимался поисками того, что у меня уже было?
Никто не ответил, и Юлиан понял значение этого всеобщего молчания. Нет, они так никогда не считали. Они думали, что он просто ничего не ищет.
— Мы прекратим это, Рогер, — сказал Юлиан. — Сегодня же.
— Нет, Юлиан, мы не сможем прекратить это, — ответил Рогер. — Это не может кончиться, пока все части зеркала не будут собраны вместе, а последний осколок
— Мы его добудем, — сказал Гордон со своего кучерского облучка. — Ради этого мы и пришли.
— Вы одни? — удивился Рогер. — Калека и старик? Да они разорвут вас на части!
— Мы все! —ответил Гордон и повел рукой вокруг себя. — Мы все вместе сможем сделать это, Рогер! У всех сообща есть шанс! Вас много! Гораздо больше, чем их! И у вас есть цель, за которую стоит бороться!
Он поднялся на своем облучке и взметнул руку вверх. Только теперь Юлиану стало ясно, что именно это он и замышлял. Он и отец, должно быть, с самого начала знали, что в одиночку им ничего не удастся. Сюда они явились только для того, чтобы сформировать войско. Именно как полководец перед своей армией, стоял теперь Гордон, выпрямившись на облучке, и продолжал свою торжественную речь:
— У нас есть еще один шанс! Вы сможете наконец обрести покой, если выйдете на эту последнюю битву! Этот шанс позволит нам пойти в наступление и вновь завладеть осколком, и тогда все прекратится! Я не обещаю вам победы! Я не могу обещать вам, что все вы уцелеете в этом сражении, потому что я хорошо знаю, как страшен противник. Но, однако, у нас есть то, чего нет у них, невзирая на всю их силу и ненависть. У нас есть цель!
Он закончил речь, и вокруг воцарилась тишина. Юлиану показалось, что он физически ощущает, как слова Гордона совершают свое действие. В течение одной или двух секунд стоящая вокруг толпа народа составляла единый монолит, решительное войско, готовое нанести удар и смять троллей одной лишь неистовой силой воодушевления. Если бы хоть один из них в этот момент произнес хоть слово, поддержав Гордона, или хотя бы молча встал на его сторону, это могучее преображение толпы в войско было бы завершено.
Но никто ничего не сказал, никто не пошевелился, и Юлиан понял, что они проиграли, еще до того, как поднял глаза на Гордона и прочитал на его лице разочарование. Бесценный единственный момент был упущен. Из искры не возгорелось пламя.
— Это бессмысленно, — тихо сказал Рогер и горько улыбнулся. — Какие из нас борцы! Мы ничего не смогли бы против них.
— Но вы даже не пытались! — возмутился Юлиан.
— И не будем пытаться, — спокойно сказал Рогер. — Это означало бы конец для всех нас. Ведь это не игра, где можно сделать ход и потом переходить по-другому, если он окажется неудачным. Тут либо они уничтожат нас, либо мы их, либо мы уничтожим друг друга взаимно. Я не могу пойти на это, Юлиан. Мы потеряли бы слишком много.
— Потеряли? — повторил Юлиан, не веря своим ушам. — Но что бы вы потеряли? Тысячу лет поедания сахарной ваты? Миллион лет катания на карусели?
— Но это все, что у нас есть, — тихо ответил Рогер.
Юлиан хотел накричать на него, но на его плечо легла рука Гордона.
— Оставь их, Юлиан. Это бессмысленно.
— Но тогда все было бессмысленно!
Рогер молча опустил глаза.
Вначале поодиночке, потом группами люди стали расходиться. Зажглись первые огни, Юлиан услышал музыку, и скоро около них остались только Алиса и Рогер.
— И что теперь? — спросил Юлиан. — Успокоимся и покатаемся на «русских горках»?
Вопрос был обращен к Рогеру, но ответил на него отец:
— Попытаемся сделать это сами.
— У вас нет шансов, — сказал Рогер.
— Я знаю, — ответил отец. — Но мы обязаны сделать эту попытку. Мы с Мартином не беззащитны, Рогер. У нас в запасе найдется несколько приемов, над которыми Майку придется поломать голову. Иногда двоим больше под силу, чем целому войску.
— Троим, — поправил его Юлиан.
Ни отец, ни Гордон не возразили ему. Оба понимали, что его невозможно будет ни оставить здесь, ни возвратить домой.
И все-таки Гордон после некоторого молчания поправил Юлиана:
— Двоим. — И повернулся к отцу: — Мы с Юлианом отправимся вдвоем. Ты останешься здесь.
— Но я...
— Будь благоразумен! Уж в этом Рогер прав: ты слишком стар. А нам придется сражаться. Хватит с нас и одной помехи в виде моей хромой ноги. Ты был бы нам только в обузу. И кроме того, здесь у тебя есть дело поважнее.
