Что-то подсказывало мне, что для меня очень важно, чтобы мой спутник не узнал, кто я.
Может быть, даже жизненно важно.
Шэннон был озадачен. Впервые в его жизни ему встретился человек — конечно, не считая Мастера, — которого он не мог разгадать.
Утром он пытался это сделать снова и снова, помогая Джеффу уложить одежду в чемоданы, и раньше, когда тот лежал без сознания на кровати, и потом, когда они шагали рядом по тихим улицам Аркхема.
Результат постоянно оставался одним и тем же.
Нулевым.
Казалось, что он наталкивался на невидимую стену всякий раз, когда он пытался заглянуть Джеффу в душу, прочесть его мысли и узнать, кто же в действительности этот спасенный им человек.
На миг у него возникло подозрение, а не является ли Джефф именно тем человеком, которого он должен был отыскать. Но эта мысль показалась ему столь абсурдной, что он сразу же отбросил ее. Джефф еще слишком молод, и описание, которое дал ему Мастер, было…
И это тоже казалось странным. Шэннон еще никогда в своей жизни ничего не забывал. Он помнил каждое мгновение, каждое слово, которым когда-нибудь обменивался с кем-либо, каждую книгу, каждую строчку, которую прочел, даже каждую мысль, которая приходила ему в голову. Эти знания всегда оставались с ним, чтобы он мог воспользоваться ими в любой момент.
Однако сейчас ему никак не удавалось вспомнить описание сына Родерика Андары.
Всякий раз, когда он пытался сделать это, казалось, что невидимая рука проникает в его мозг и стирает картину, словно кто-то ревностно следит за его мыслями, не давая пойти им в определенном направлении.
Но даже сама эта мысль ускользала от него, едва он успевал сформулировать ее, или едва у него возникало недоверие.
Тем временем шлюпка достигла середины реки. Течение стало еще сильнее, и некоторое время Шэннону потребовалась вся его энергия чтобы, навалившись на весло, сопротивляться течению.
Он заметил надвигающуюся опасность едва ли не слишком поздно.
Казалось, над рекой скользило нечто бестелесное, ледяное, словно холодный ветер, а затем он почувствовал острую боль, как будто укол в мозг.
Шэннон резко вскочил, бросил весло и рывком повернул голову.
На противоположном берегу Мескатроника появилась фигура человека. Человек находился слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть его подробно, но он производил пугающе мрачное и угрожающее впечатление. На его голове Шэннон заметил что-то светлое, смутно знакомое, но не смог определить, что же именно.
Шэннон поднял руку, произнес слово
Когда он вновь поднял веки, мир перед ним изменился, превратившись в черно-белый негатив, пронизанный серыми, пульсирующими линиями, как в гигантской паутине. То тут, то там эти линии сжимались, образуя узлы и пульсирующие серые гнезда, и один из этих центров власти находился прямо над головой незнакомца со странно светлыми волосами!
Внезапно Шэннону бросилось в глаза, как много серых линий тянулось от фигуры незнакомца прямо к воде.
Но он осознал это слишком поздно.
Глубоко под маленькой шлюпкой проснулась могучая тень. Предостерегающий крик Шэннона потонул в треске ломающегося дерева, когда в шлюпку попал невидимый кулак и разнес ее в щепки.
Уже целый день Говард чувствовал странное беспокойство, какую-то озабоченность и едва уловимую опасность, мешавшие ему сосредоточиться на одном определенном деле.
Даже сейчас, когда он слушал (или по крайней мере пытался слушать) профессора Лэнгли, в нем росло сильное беспокойство. Слова седовласого маленького профессора постоянно ускользали, и Говард несколько раз поймал себя на том, что кивает или отвечает, не понимая, что сказал Лэнгли.
Наконец Лэнгли прервал свою речь, покачал головой и принялся набивать трубку. Он обстоятельно прикурил, пососал мундштук, пока табак в головке резной трубки не засветился подобно маленькому красному вулкану, и выпустил через нос густое облако дыма.
— Вы невнимательны, мой друг, — сказал он. — Я спрашиваю себя, не беспокоит ли вас что-либо?
Говард поднял голову, виновато улыбнулся и некоторое время смотрел мимо Лэнгли в окно. Было уже около полудня. Отсюда из тепла и безопасности маленького рабочего кабинета профессора Лэнгли, находившегося под самой крышей главного здания университета Мескатроник, невысокие холмы, поросшие лесом, производили обманчивое мирное впечатление.
Но Говарду казалось, что он чувствует угрозу, которая скрывалась за фасадом спокойствия и умиротворенности.
— Просто… я немного беспокоюсь, — ответил он на вопрос профессора.
— Из-за вашего молодого друга? — профессор вынул трубку изо рта, улыбнулся и, качая головой, откинулся на спинку стола.
— Он собирался приехать сюда еще вчера вечером, — ответил Говард. — В присланной им телеграмме он специально просил заказать номер еще на прошлую ночь.
— Он молод, — сказал Лэнгли, как будто уже одно это было достаточным ответом. — Да и опоздание на полдня не так уж и велико для такой большой страны, как наша.
Говард кивнул. Конечно, Лэнгли прав — существовала тысяча причин опоздания Роберта и ни одна из них не представляла никакой опасности.
И тем не менее ему казалось, что он чувствует, что здесь было нечто другое… он не стал заканчивать мысль. Чувство неуверенности и смятения становилось все сильнее. У него просто возникла потребность что-нибудь сделать.
Но Говард не знал, что же именно.
— Почему бы нам не перенести нашу беседу на вечер? — внезапно предложил Лэнгли. — Вы могли бы пойти в Аркхем и справиться о своем друге. Судя по сложившимся обстоятельствам, видимо, будет лучше, если он примет участие в нашем разговоре. — Лэнгли улыбнулся, выбил свою трубку и встал.
Говард тоже поднялся и покинул комнату.
Некоторое время он серьезно раздумывал, не взять ли ему экипаж и не поехать ли в Аркхем, но потом он отбросил эту мысль. Роберт позвонил бы, если бы он уже добрался до города, в этом не приходилось сомневаться. Телеграмма, которую Говард послал два с половиной месяца тому назад в Лондон, настоятельно советовала поспешить с приездом.
Говард начал бесцельно бродить по бесконечным, запутанным коридорам и переходам университетского здания. Сейчас, в воскресенье, здание казалось пустым и осиротевшим, если не считать нескольких неутомимых студентов, и шаги отражались от стен более громким, чем обычно, эхом.
Даже он, знавший университет в течение уже стольких лет и регулярно посещавший его, так и не смог полностью привыкнуть к тяжелому, напоминавшему старину и ветхость запаху, которым пропитались эти древние стены. Независимо от того, светило ли солнце или царила тьма, зданиям университета, казалось, была постоянно присуща атмосфера склепа и затхлости. Даже большой, залитый солнцем вестибюль напоминал кладбище.
Университет Мескатроник был невелик, и здесь учились студенты особого сорта, точно так же, как профессора и доценты относились к совершенно определенному типу людей. Большинство чужаков, приезжавших сюда, очень скоро начинали чувствовать себя неуютно и рано или поздно покидали университет.
Но, возможно, это было и к лучшему. Так как не все, чему учили в университете, стояло в официальных учебных планах правительства. Два или три предмета вызывали, мягко выражаясь, неприятное удивление у официальных органов власти.
Ноги Говарда привели его — он сам не заметил как — в маленький, расположенный в стороне коридор в задней части здания. Только очутившись перед большой, закрытой дверью из резного дерева, он очнулся, удивленно огляделся и наконец протянул руку к дверной ручке.
Помещение за дверью оказалось на удивление огромным, в нем царил серый полумрак. На окнах висели
