Говард поднял голову. На мгновение его темные глаза гневно сверкнули.
— Рольф разговаривал с тобой.
— Разговаривал, — признался я. — Но это было необязательно. Я и сам мог бы посчитать, сколько будет дважды два. Я не допущу, чтобы ты поехал туда, Говард.
— Да? — насмешливо сказал он. — Ты не допустишь?
Я решительно покачал головой.
— Нет, особенно после того, что произошло сегодня. Эта ложа, или кем бы они там не были…
— Это не ложа, — сердито перебил меня Говард. Его руки так крепко сжали ручки кресла, что дерево затрещало. — Кем ты меня считаешь, Роберт? Франтом, который проводит время за спиритическими сеансами или тайными встречами? Эта… ложа, как ты ее называешь, является организацией, которая…
— Организацией магов?
Говард не сразу ответил на мой вопрос.
— Это тайный союз, — сказал он. — Могущественный тайный союз, Роберт, возможно, самый мощный в мире. Я думал, что смогу воспротивиться его власти, но, как видно, заблуждался. Больше десяти лет я убегал от них, но теперь это больше не имеет никакого смысла. — Внезапно его голое зазвучал горько. — Ты думаешь, ты виноват во всем, что случилось? — Он зло рассмеялся. — Это меня надо упрекать во всем, Роберт, а не тебя. Ничего бы этого не произошло, если бы я не был здесь. Но в одном ты прав — уже достаточно было убийств. Даже слишком много Я сделаю то, что должен был сделать еще много лет тому назад. Я встречусь с ними.
— Тогда они тебя убьют, — сказал я.
— Возможно. — Сейчас Говард опять полностью владел собой. Его голос звучал так, словно он обсуждал рецепт приготовления блюда. — Но я попытаюсь помешать этому.
— Но это же самоубийство!
— Может быть, — признал Говард невозмутимо. — Но, по крайней мере, тогда не будут больше умирать невинные, Роберт.
Этой ночью я никак не мог заснуть. Говард вернулся в свою комнату, я тоже пошел к себе и попытался немного отдохнуть; разумеется, тщетно. Рольф отремонтировал, насколько это было возможно, разбитые окна и дверь, после того как Чарльз и двое других слуг покинули дом.
Да и как я мог уснуть? То, что произошло сегодня вечером, было больше чем покушение на мою жизнь. Если Говард был прав, — а я ни секунды не сомневался в этом, — то это означало, что появилась новая, возможно, еще более опасная, третья сила, о существовании которой всего лишь несколько часов тому назад я даже не предполагал.
Постепенно дело осложнялось.
Целый час, который показался мне вечностью, я беспокойно ворочался на кровати с боку на бок и пытался заснуть (разумеется, этим я достиг лишь обратного), потом сдался, встал и снова оделся.
Покинув комнату, я некоторое время нерешительно стоял в коридоре. Я сам не знал, чего же, собственно говоря, хотел: меня охватило сильное беспокойство.
В доме было необычно тихо, и казалось, что в этой тишине таится что-то гнетущее. Это была та особенная глубокая тишина, которую невозможно передать словами, которая бывает в мавзолеях или старых подвалах, как затхлый запах времени.
Может быть, я чувствовал прикосновение другого мира, обычно скрытого от человека. Может быть, я находился близко к нему в этом странном, волшебном доме.
Я сделал несколько шагов, снова остановился и огляделся в темноте. Что сказал Говард? Этот дом — настоящая крепость.
Так оно и было, и даже более того. Это было место жутких, зловещих тайн, место, где занавес между миром людей и миром волшебства был тонким и изношенным и где можно было почувствовать дыхание этой чужой, странной вселенной, похожее на ледяное дуновение из могилы.
Этот дом пугал меня. И даже то обстоятельство, что силы, обитавшие в этом доме, были благосклонно настроены ко мне, ничего в этом не меняло.
Я нерешительно двинулся вверх по коридору. Немного поколебавшись, решительно вышел на балкон, который на высоте десяти метров опоясывал зал для приемов гостей. Разрушенное ограждение, через которое свалился вниз мнимый воин-дракон, было похоже в темноте на злобную ухмылку.
Мой взгляд скользнул по полу. Кое-где еще можно было различить маленькие кучки рыхлой серой пыли, а выложенный плиткой пол внизу в зале, казалось, покрылся серым налетом. Но трупы насекомых-убийц уже начали разлагаться.
Я даже не особенно сильно удивился этому, напротив. Меня бы скорее удивило, если бы этого не произошло. Этот дом был настоящим вампиром, молохом, который проглатывал все, что не относилось к нему. Я был уверен, что от всего кошмара не останется и следа, когда на следующее утро взойдет солнце.
Мое внимание привлек светлый, вытянутый предмет в другом конце балкона. Я вспомнил, что Рольф и Чарльз завернули труп воина-дракона, точнее сказать, человека, который выдавал себя за него, в покрывало и убрали из зала. Мне показалось кощунственным, что его, как старый ковер, бросили в углу. Но сейчас, видимо, было не время спорить о вкусах.
Я нерешительно двинулся к нему, опустился рядом с неподвижным телом на колени и протянул руку к покрывалу. Мое сердце забилось сильнее, когда я развернул ткань, чтобы взглянуть на лице человека. Даже сам не могу сказать, почему я сделал это.
Я ни в коем случае не был некромантом. Наоборот. Но, может быть, его труп поможет мне пролить свет на некоторые нерешенные вопросы и неразгаданные тайны.
Лицо мертвеца было застывшим, словно окаменело в тот момент, когда он расстался с жизнью. Я скорее ожидал, что оно будет искажено от страха или ужаса, но единственное, что я смог заметить, так это выражение крайнего удивления, как будто он до самого последнего момента так и не понял, что проиграл.
Я предполагал, что он мог чувствовать в самую последнюю секунду своей жизни. Только не страх, разумеется, нет. Все произошло слишком быстро. К тому же у него не было причины испытывать страх, так как он пришел не для того, чтобы убивать или быть убитым. Это я не придерживался правил игры, я превратил игру в борьбу не на жизнь, а на смерть.
Я был его убийцей.
Мне стоило неимоверных усилий избавиться от этого чувства и снова вернуться к действительности. Я поспешно выпрямился, схватил покрывало и хотел снова натянуть его на лицо мертвеца, но потом остановился.
Черное одеяние воина распахнулось, и я мог видеть его обнаженную грудь.
Прямо над его сердцем виднелась татуировка. Света было недостаточно, чтобы хорошенько рассмотреть ее, поэтому, немного поколебавшись, я снова опустился на колени, достал из кармана спички и зажег одну.
В мерцающем свете пламени я увидел крошечную картину, искусно выполненную сине-фиолетовой тушью на его коже. Она была не больше ногтя большого пальца, но все детали были переданы так верно, как это обычно встречается на высокохудожественных миниатюрах.
Это был круг с зазубренным краем, как стилизованный солнечный диск. Внутри круга была изображена лошадь, на которой сидели двое мужчин в набедренных повязках, лица обоих были обращены к зрителю. Мужчина, сидящий впереди, держал в вытянутой правой руке копье, в то время как второй наездник сложил руки, словно для молитвы.
Спичка догорела, и пламя обожгло мне кончики пальцев. Я бросил ее на пол, прикрыл лицо мертвеца и встал.
Я чувствовал себя ужасно. Я находился в положении человека, который был вынужден бездеятельно смотреть на то, как постепенно рушится мир, в котором он жил до сих пор. В первый раз в своей жизни я начал понимать, что действительно означает слово беспомощность.
Я сделал глотательное движение, чтобы избавиться от вкуса горечи, который внезапно появился у меня во рту. Невольно мой взгляд отыскал портрет моего отца в золоченой раме, который висел последним в длинном ряду портретов, украшавших стены.
