делал в своей жизни и ударил бы женщину, чего бы я себе никогда не простил. — Что это все, наконец, значит?
Мария со вздохом закатила глаза, чтобы окончательно и бесповоротно продемонстрировать мне мою позорную неосведомленность. Но мне совершенно не было стыдно за пробелы в моем образовании (были гораздо более захватывающие области, в которых я мог раскрыть мой потенциал), так что этим она только еще больше убедила меня в своем безграничном высокомерии.
— В составе Управления «А» в 1942 году начало свою работу Научное общество истории немецкого духовного наследия. Это общество разрабатывало различные исследовательские проекты. Начиная с каких- то сумасшедших эзотериков, которые разыскивали кольцо Нибелунгов, до врачей-преступников вроде Зигмунда Рашера. Которые проводили человеческие опыты в концентрационных лагерях.
Она снова показала на книгу, которую она все еще держала перед собой как трофей.
— В этой книге есть целая страница, которая посвящена Рихарду Краузе. Прежде всего, там сказано, что он объезжал оккупированные земли Восточной Европы по поручению Управления «А». Как ты думаешь, Эд, что он там делал?
— Мой дед не был преступником, — бессильно, но упрямо повторил Эд. Его детские воспоминание и нападки Марии на единственного любимого им человека привели к тому, что у него был поистине жалкий вид.
Мария наслаждалась своим превосходством. Она выглядела как хулиган, бьющий лежачего.
— Ну, разумеется, нет, — с ненавистью сказала она. — Он был, без сомнения, прекрасным парнем, который служил послом доброй воли по поручению СС.
Несколько минут моя головная боль постоянно удерживалась на довольно нервном, но все еще переносимом уровне. Но вдруг я почувствовал, как мои виски пронзила боль, прошла сквозь череп и прокатилась волной тупой боли, которая на некоторое время заставила плясать пестрые точки перед глазами. Неукротимая ненависть, которую я почувствовал еще в холле к Марии, когда ее появление после странного фокуса моего сознания вернуло меня к реальности, снова вернулась ко мне.
Я вырвал книгу у нее из рук и сердито отшвырнул ее в угол.
— Хватит! — крикнул я. — Ты здесь никому не судья, даже если ты так нравишься в этой роли сама себе!
Мария испуганно вздрогнула и отступила от меня на один шаг, как будто я ее ударил или как будто я, по крайней, мере выглядел так, как будто хотел это сделать. А я вовсе не был уверен в том, что я этого не хотел.
Юдифь избавила меня от принятия решения, быстро встала между нами так, что у меня не было возможности сделать что-либо Марии, не задев при этом Юдифи.
— Я предлагаю всем пойти на свежий воздух и немного успокоиться, — спокойно, но твердо сказала она.
На этот раз в виде исключения Элен, видимо, была с ней согласна, так как она быстро поднялась со своего места, подхватила Марию и вытолкала ее вон из кухни, как невоспитанного ребенка, которому она хотела за дверью прочитать нотацию. Мария не сопротивлялась. Всплеск моей злости выбил ее из колеи и вернул ее к роли неуверенной в себе серой мышки, которая, казалось, и не умеет ни сопротивляться, ни возмущаться. Юдифь поспешила за ними обеими, а поскольку я решил, что они правы и немного свежего воздуха мне не повредит, я последовал за ними, но остановился в дверном проеме и оглянулся на Эда и Карла. Эд все еще сидел, съежившись, словно покинутый пес, на своем месте и смотрел мутным взглядом в пустоту, а Карл все еще стоял, прислоняясь к стене, и вообще не делал ничего, что могло бы обнаружить его душевное состояние.
Я вышел из кухни, пересек холл и вышел к дамам во двор. С некоторым облегчением я констатировал, что у Юдифи еще остались сигареты. Она достала из пачки одну сигарету, с жадностью затянулась и предложила закурить Элен и мне. Я с благодарностью воспользовался ее любезностью и с удовольствием насладился воздействием табачного дыма на мои легкие, примирившись при этом даже со все еще ощутимой головной болью.
— Если дед Эда действительно… — осторожно начала Мария после того, как все мы молча постояли некоторое короткое время на дворе, глядя в темноту, но ее резко оборвала Элен.
— А если моя прабабушка была повивальной бабкой Гитлера, что с этим прикажешь делать? — набросилась она на Марию. — Это не играет никакой роли и никого здесь не интересует, понятно тебе? Лучше бы ты остановилась вовремя, пока мы не начали интересоваться, почему ты так хорошо осведомлена обо всем этом, фрейлейн послевоенный архив. Подробность твоих знаний явно превосходит коллективные знания целого студенческого сообщества.
Мария испуганно отшатнулась от нее. Затем она опустила голову, и весь остаток нашей короткой вылазки во двор провела в боязливом молчании. Даже Элен и Юдифь предпочли больше ничего не говорить, а я коротко извинился и воспользовался моментом, чтобы повернуться к ним спиной и помочиться на фасад главного корпуса, пока давление в моем мочевом пузыре не сыграло со мной злую шутку и не заставило искать туалет на верхнем этаже, как это уже было с Марией.
При условии, если это было правдой.
Кровавый след, оставленный Стефаном, кончался где-то в самом конце вестибюля. Или его убийца настиг его сразу после входа в главный корпус — и это было весьма вероятно, так как никто из нас не слышал никакого крика или звуков борьбы до тех пор, пока наш бодибилдер дошел до кухни — или же кровь начала сочиться из раны, плотно заткнутой ножом, некоторое время спустя после нападения и поэтому оставила след только начиная отсюда. С этим открытием исчез и тот минимальный шанс, что у нас был найти второй выход из этого дома ужасов и сбежать отсюда. Этот факт лишь на несколько мгновений нарушил то молчание, с которым я, Элен, Юдифь и Мария возвращались со двора на кухню, мы коротко обсудили этот факт, а затем погрузились в еще более глубокое и безысходное молчание.
На этот раз молчание нарушила Элен. Она указала на фотографии, лежавшие на кухонном столе, и спросила:
— А откуда, собственно, они взялись?
— Я нашел их в учительском общежитии.
Мне казалось, я уже об этом рассказывал, но, тем не менее, я еще раз поведал им о моей экскурсии в это ветхое боковое здание, о письменном столе с потайным ящичком, в котором я наткнулся на эти фотографии. Однако я снова промолчал о моем обмороке. И хотя общее недоверие уже не было сконцентрировано на мне, мне все же очень не хотелось обдумывать и скрупулезно взвешивать каждое слово.
Я только мельком упомянул о запертых выдвижных ящиках письменного стола, так как я не считал это особенно важным; вероятность наткнуться там на запыленную масляную лампу, в которой сидит джинн, который может выполнить любое наше желание и вызволить нас из этих застенков, наколдовав нам автомобиль, который вывезет нас прямо из учительского общежития, была крайне малой. Но Элен была другого мнения.
— А почему ты нам ничего об этом не рассказал? — Она схватила карманный фонарь и начала искать в выдвижном ящике подходящий инструмент. — Мы должны взломать эти ящики. Возможно…
— Возможно — что? — выдохнул Карл. Я удивленно посмотрел на него. Он почти ничего не говорил в течение вечера, и то, что он решил поупражняться в беседе именно сейчас, показалось мне подозрительным и вдруг возбудило мое любопытство по поводу содержимого этих ящиков. — А что, ты думаешь, там может быть? После смерти Зэнгера в этот корпус больше никто не заходил. Если повезет, ты найдешь там несколько семейных фотографий. Или бутылку монастырской мятной настойки и несколько канцелярских скрепок.
— Нет, этого нельзя так оставлять, — решительно сказала Элен. — У меня, например, на этот вечер больше ничего важного не запланировано. Если даже мы ничего не найдем, мы, по крайней мере, будем заняты чем-то осмысленным, вместо того чтобы просто обвинять друг друга. А то, не дай бог, дело дойдет до того, что мы выцарапаем друг другу глаза.
— Элен права, — Юдифь выразила согласие с нашей медичкой и, нахмурив лоб, обвела взглядом помещение. — Но мы должны пойти все вместе. Если один из нас убийца, у него не будет возможности напасть еще на одну жертву так, чтобы мы этого не заметили.
