Пружина же и не подумал, что задел больное место.
– Это замечательно, понимаешь, замечательно, – с энтузиазмом говорил он. – Единственный в своем роде, up to date
, как говорится. Замечательно, высший класс. Тебе идет. Ты искупил свою вину, вот что главное. Обсуждению не подлежит, если можно так выразиться. Прав я?– Никто и не возражает.
Пружина прошелся по гостиной.
– Хорошо устроился! – воскликнул он. – Красиво и up to date, как говорится. Кресла, диваны – уют и удобство. Я, пожалуй, присяду, а? Так будет удобнее разговаривать. Если, понятно, хозяйка не возражает.
– Нет, нет, садитесь, пожалуйста, господин Фредрикссон.
Опускаясь на тахту, он сделал милостивый жест: Зовите меня просто Пружина, хозяюшка. Так меня зовут все близкие люди, и мужчины и женщины. – Он снова повернулся к Густафссону. – Итак, ты принял свое наказание как настоящий мужчина, это первое, что я сказал, увидев тебя. И повторю это кому угодно, будь то королевский церемониймейстер или любая другая важная шишка. Ну и зелен же ты все-таки, черт побери!
– Ты это уже говорил, – напомнил Густафссон.
Гость явно пришелся ему не по душе. Ингрид все еще стояла в дверях. Ей не хотелось оставаться в обществе этого человека, но и покинуть мужа она тоже не решалась.
– Да не переживай ты из-за этого! – беспечно продолжал Пружина. Он вытащил пачку сигарет, щелчком выбил из нее окурок и закурил. Пустив в комнату облако дыма, он обратил внимание на дедушкину вышивку:
– «А цвет надежд – зеленый!» Именно так. Вот они висят на стене, эти слова, и это делает тебе честь, Густафссон, это твой ответ всем. Цвет надежд. Думаю, наша хозяюшка не возражает, что это так?
– Так говорится, – ответила Ингрид. – Но в отношении нас я как-то не думала об этом.
– А я тебя видел по телевизору в субботу, – продолжал Пружина. – И,веришь ли, узнал с первого взгляда. Меня так и стукнуло. Да это же мой приятель, сказал я. Этого парня я знаю, сказал я. Фамилию твою я, правда, забыл, помнил только личный номер – семьсот первый. И когда ее назвали по телевизору, из-за аплодисментов я тоже толком не разобрал, очень уж там было шумно. Вся эта публика за столиками болтает о своем, они только мешают представлению, никакой культуры. Так что твою фамилию я прочел в газете на следующий день. «Густафссон, – сказал я. – Верно, Пер Густафссон. Точно, точно. Это мой приятель. Надо его разыскать».
– Вот ты и разыскал.
– Не думай, что это было так легко, но я не из тех, кто сразу сдается. Особенно если у меня родилась гениальная идея. А я-таки кое-что придумал.
Он сделал многозначительную паузу, перевел взгляд с Густафссона на Ингрид и обратно и объявил:
– Я сделаю из тебя знаменитость!
– Что?!
– Знаменитость. Человека, о котором будут говорить все. И долго еще не перестанут говорить. Ты же выступал по телеку. Тебе ясно, что это означает? Это означает, что теперь все захотят тебя видеть!
– Милый господин Фредрикссон, их желания еще не достаточно, – вмешалась Ингрид.
– Нужно еще, чтобы и я захотел выступить, – пояснил Густафссон.
– Нет, вы только их послушайте! – В голосе Пружины зазвучали нетерпеливые нотки. – Вспомни Юккмоккс-Юкке. Был в Норрланде самым, что ни на есть, простым рабочим. Пел себе свои песенки, и ни одна собака о нем не знала… Пока его не вытащили на радио и телевидение. С этого все и началось. Поклонники, автографы, пластинки, поездки от Смигехюк до Кируны. Нет такого парка, где бы он ни выступал. Или взять Снуддаса. Даже сегодня о нем помнят в любом медвежьем углу, вас, хозяюшка, небось, еще и на свете не было, когда он дебютировал со своими песенками в старой «Карусели». С этого все и пошло, он, как лесной пожар, побежал по стране. Только и разговоров было, что о Снуддасе. Детишки, которые еще не умели читать и писать, и те распевали его шлягеры. А ведь в те времена телевизора еще не было. А ты сразу начал с многотерпеливого экрана телевизора, как про тебя написали в газете. Успех тебе обеспечен, то есть почти обеспечен. Ты без пяти минут знаменитость. Тебя нужно лишь чуточку подтолкнуть. Ясно? Столкнуть с места. Наполнить ветром паруса, если можно так выразиться. А это уж я тебе обеспечу.
– Что именно? – Густафссон смотрел на приятеля, открыв рот.
– Успех. Разве не ясно? Я вижу, хозяюшка уже смекнула что к чему.
Ингрид промолчала. Она мысленно подыскивала подходящие слова, ей хотелось попросить его уйти – проваливал бы куда подальше. Но она лишь засмеялась, хотя смех ее был скорее похож на рыдания. А Пружина продолжал, ничего не замечая:
– Тебя ждут деньги. Куча денег. Ведь тебя знают все. Ты знаменитость, потому что зеленый!
– Ну что ты заладил: зеленый да зеленый, – раздраженно сказал Густафссон.
– Ну и что! В этом-то все и дело. Если за тебя взяться с умом, ты будешь нарасхват. В парках, на стадионах, на больших концертах. Это я беру на себя. Без менеджера ты пропадешь. Но тут тебе повезло, я тебя не брошу. У каждого человека в жизни бывает, как говорится, свой звездный час. Сейчас он выпал на твою долю. Деньги сами идут к тебе в руки. Ты только не зевай.
Ингрид потеряла дар речи. Чтобы не упасть, она оперлась о косяк двери. Ей казалось, что все это происходит во сне, настолько происходящее было нереальным – подумать только, является какой-то нечистоплотный делец и предлагает сделку, от которой за сотню метров разит жульничеством. Она с облегчением вздохнула, поняв, что ее муж остался глух к этим уговорам.
– Ты что, шутить сюда явился? – спросил он.
