– Люди как люди.
– Вы хорошо разбираетесь в мануфактуре?
– Совсем не разбираюсь. Но меня проконсультировали.
– Значит, у вас нет никаких профессиональных навыков? Вы когда-нибудь раньше стояли за прилавком?
– С той стороны, где стоят все покупатели, – вмешался Пружина, который с растущей тревогой прислушивался к разговору. – То, что он говорит, для интервью не годится. Вы лучше напишите, что скоро он начнет выступать на эстраде, помните – это его жизнь. И не забудьте, что я его менеджер. Вот как следует написать: «Вчера в обществе его менеджера, господина Фредрикссона по прозвищу Пружина, мы встретились с восходящей звездой эстрады Густафссоном Зеленкой»… Как вам нравится это имя – Густафссон Зеленка? Может, лучше Зелень? Или Зеленушка? Знаете, пусть какая-нибудь газета объявит конкурс на его сценическое имя, а потом мы устроим крестины…
– Спасибо. Мы уж сами решим, о чем нам писать, – оборвал его Берет.
– Гм… да… да, конечно, я хотел только облегчить вашу задачу, – заявил Пружина. – Сигарету? Здесь, правда, курить запрещено, но прессе всюду полная свобода.
Берет с раздражением оттолкнул протянутую ему пачку. А Пружина продолжал, как ни в чем не бывало:
– Не желаете ли получить какой-нибудь презент от нашего универмага? Милости прошу, выбирайте, что душе угодно. Я договорился с директором, совершенно бесплатно. Борода вздернул подбородок:
– Послушайте, господин Пружина, или вы сейчас же уберетесь отсюда, или уйдем мы.
– Простите, бога ради, простите, господа. Я хотел лишь немного подготовить почву. Сейчас я дам Зеленке несколько указаний и испарюсь.
– Давайте свои указания. Мы вернемся сюда немного попозже, – сказал Берет.
– Когда здесь будет чище воздух, – прибавил Борода негромко, однако так, чтобы Пружина его услышал.
Они удалились, и Пружина обратился к Густафссону:
– Ишь какие. Видал субчиков? Небось ждали, что им сразу преподнесут по презенту, а мы это прохлопали.
– Ты только это и собирался мне сказать?
– А с чего это ты вдруг так задрал нос? Слушай, когда они вернутся, скажи, что всю жизнь мечтал петь. Так говорят все звезды театра, кино и эстрады. И еще скажи, что у тебя есть собственный поэт, а когда они поинтересуются, кто именно, объясни, что твой менеджер и твой поэт – одно и то же лицо. Вот увидишь, когда они узнают, что я скальд, они переменят ко мне свое отношение. И… – Подняв глаза, Пружина увидел подходившего к ним Шабрена. – Вот черт, директор собственной персоной. Пока ничего не говори ему о прессе. Пусть это будет для него сюрприз. А то еще потребует, чтобы ты сказал в интервью, что его тряпки самые лучшие и самые дешевые во всей стране. Говори только о песнях, о культуре и об искусстве. Ну, я сматываюсь, пойду выпью пива.
Шабрен подошел к Густафссону.
– Ну, как дела?
– По-прежнему. – Густафссон пожал плечами.
– А та нарядная дама, она оказалась выгодной покупательницей? Знаете, она сперва справилась о вас в справочном бюро. Что же она приобрела?
– Ничего.
– Как ничего? Она говорила, что ей нужны гардины и тюль.
– Возможно. Но оказалось, что они ей не подходят.
– Гм. Будем надеяться, что она вернется. Обратите внимание, вон еще покупатель.
Директор быстро отошел. Но человек, появившийся в отделе, не был покупателем. Это был доктор Верелиус.
– Здравствуйте, Густафссон. Вот, оказывается, куда вас занесло, – сказал он. – Я заходил к вам домой и узнал, что вы получили здесь работу. Меня интересует контрольный осмотр. Пожалуйста, зайдите ко мне сегодня после работы.
– Хорошо. А зачем контрольный осмотр? Что-нибудь случилось?
– Нет, все в порядке. Я же вас предупреждал, что время от времени понадобится вас осматривать. И… гм… верно, мне следует предупредить вас, что власти имели в виду не такую работу, когда согласились на наш эксперимент. Мы не хотели, чтобы вокруг вас была такая шумиха.
Вернулся Пружина. К его удивлению, в кафетерии универмага пивом не торговали. Он услышал, что незнакомец говорит Густафссону что-то о шумихе. Помня о своих обязанностях, он шагнул вперед и хлопнул доктора по плечу:
– В чем дело? Что вам надо?
Верелиус не удостоил его ответом. Он ограничился одним взглядом, который вряд ли можно было назвать дружелюбным.
Густафссон объяснил, что это тюремный врач.
– А, понятно! Доктор собственной персоной. Поздравляю вас с удачным цветом. Отлично придумано. Вот увидите, скоро наш Густафссон будет как сыр в масле кататься.
– Да? Признаться, я все это представлял себе иначе.
