– Что за чертовщина! – воскликнул он.
23
То, что случилось с Густафссоном, многие знаменитости испытали на себе, когда средства массовой информации запустили в них свои когти. Сперва вы – знаменитость, звезда, светило. У вас все особенное – от чулок до прически, от звуков, вылетающих из вашего горла, до пищи, которую вы поглощаете. Но со временем известность оборачивается проклятием. В один прекрасный день с вас срывают навешанные на вас покровы и вы остаетесь голым у всех на глазах.
Густафссон еще не знал об этом. Первый удар принял на себя его менеджер.
Стоит ли терзать поклонников Пружины подробным пересказом этой статьи? Достаточно того, что он сам и еще несколько сотен тысяч человек прочитали ее. С болью в сердце мы ограничимся тем, что приведем несколько выдержек:
«…Нельзя забывать, что это все-таки наказание… Попытка не оправдала себя… Унизительно, когда используют слабый характер… Позорит правосудие… И грустно и смешно… Долго думали, прежде чем решились это опубликовать… Своей попыткой вылезти в национальные герои Густафссон сам приковал себя к позорному столбу…»
Пружина читал вполголоса, он выделил лишь слово «национальный герой». Ингрид слышала не все. Но и того, что она слышала, было предостаточно. Она закрыла руками лицо, словно ее ударили.
– О-о-о! – простонала она.
Пружина вскочил. Скомкал газету. Он заикался:
– П-позор, пишут они. А ли-лишать человека хлеба насущного – не позор? А мой вклад как менеджера? Кто мне за это заплатит? Я подам на них в суд! Точно. Завтра же поговорю с адвокатом. У меня есть один знакомый крючкотвор, он просто ухватится за это дело.
Ингрид сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, Раньше она была, как в тумане. Теперь туман рассеялся. Она была тверда и решительна.
– Ни в какой суд вы не подадите! Слышите? Мало вам того, что случилось? Мало вы причинили нам горя?
– Я? – Пружина был оскорблен до глубины души. – Это я написал, да? Грязная стряпня! Это не журналисты, а гангстеры! – Неожиданно его охватило ледяное спокойствие. – Густафссон не должен об этом знать.
– Нет, должен!
– Только по сейчас, хозяюшка. Это повредит его карьере. Понимаете, его раздавит. Нокаутирует. А менеджер должен перечь своих подопечных. У нас контракт. Нарушение контракта стоит больших денег. Он
– Это не годится, так нельзя…
Но Пружина уже снова был хозяином положения:
– Эта газетенка не пользуется никаким авторитетом. Утренние газеты разнесут ее, они всегда так делают. У них это называется дебатами. А кроме того, газету купил я, и вас, хозяюшка, не касается, что в ней написано. Не теряйте хладнокровия. Эту газету никто не воспринимает всерьез. Пожалуйста, молчите!
– Я
Пружина схватил Ингрид под руку и силой вывел в переднюю.
– А вы уйдите из дома. Скажете, что вам что-нибудь понадобилось.
– Это верно. Я должна привести дедушку. Она ушла, и Пружина успел вернуться в гостиную, прежде чем дверь спальни распахнулась и на пороге показался Густафссон.
– Кто ушел? – спросил он. – Ингрид? Куда это она так заторопилась?
– За кем-то пошла. Кажется, за стариком.
– А почему вдруг такая спешка? Просто она меня избегает. Меня теперь все избегают.
– Глупости. Тебя все очень любят. Вспомни, как тебя принимает публика. Люди скоро будут штурмовать эстраду.
– Люди? Люди говорят, что я не в своем уме.
Пружина заподозрил что-то неладное. Неужели выступила еще какая-нибудь газета? Он попытался отбросить эту мысль.
– Все хотят тебя видеть, – повторил он.
Но Густафссон был настроен мрачно.
– Как-то мне довелось читать о теленке, которого все хотели увидеть, – сказал он. – Потому что у него было две головы. Он был не такой, как все. Ненормальный. Вот и я тоже…
В отчаянии он сжал руки. Потряс ими, потом расцепил у самых глаз. И вдруг замер.
Он стоял неподвижно, как статуя, и не спускал глаз со своих ладоней.
Пружина испуганно следил за ним.
Казалось, жизнь медленно возвращается к Гус-тафссону. Неверными шагами он подошел к настольной лампе, зажег ее и поднес руки к свету.
Пружина встревожился. Неужели Густафссон и впрямь потерял рассудок?
