потом и находится человек в плену тех событий и той силы, которые держат его, как магнит железные опилки.
Сгустились, запутались и события санаторной жизни Алены, да так, что показалось ей — и выхода нет. Это было продолжение давних трагических событий, отзвук их. Судьба бывает незаслуженно жестока к некоторым людям, она снова и снова возвращает их к тем событиям, от которых человек старается убежать, забыться. И снова все сжимается в трагический комок, который не разбить, и не откинуть от себя, и не сбежать от него никуда.
Ах ты, судьба, жестокая, подлая, зачем же ты припрятала такой удар для Алены, когда к ней пришла любовь, которой она была обделена, пришло счастье…
…Утро было чудесное — солнечное, тёплое, прозрачное, с такой чистой небесной голубизной, что гуси, летевшие стройным клином, тоже казались синеватыми.
Эту ясность и прозрачность утра Алена увидела, как только проснулась. Окно было залито солнцем, солнечный квадрат лежал на полу, доставая до противоположной стены. Алена протянула руку в сноп света, почувствовала его теплоту, и эта теплота передалась всему её телу.
— Весна, весна — красно летечко, снеси, курочка, мне яичечко, — пропела она и засмеялась. — Так у нас весну встречают.
Валерия, которая встала раньше и уже одевалась, спросила:
— Ты мне и не похвалилась, как вчера съездила.
— Хорошо съездила.
— А все же? На квартире погостила? Постель мягкая?
— Мягкая, мягкая, мягкая! — Алена вскочила, обняла Валерию, чмокнула в щеку. — Ой, какая мягкая была.
— Ну, так и у нас с Цезиком не была твёрдая. — Валерия похлопала по своей застеленной кровати. — Что и думать, не знаю. Он всерьёз хочет жениться на мне.
— И хорошо. А мне Аркадий Кондратьевич сказал, чтобы я написала заявление об увольнении и переезжала к нему. Что делать?
— Шанс редкий, не упускай, увольняйся и переезжай. У тебя, милая, преград нет. А у меня возраст, почти восемь лет разницы.
— Да вам же никто не даёт ваших лет. Вон какая стройная. Не скажешь, что старше Цезика.
— Спасибо за комплимент. Но это теперь не так заметно. А через десять лет? Я на его ухаживания смотрю просто: курортная любовь, ему хорошо со мной, мне с ним. Погуляли и разъехались.
— Так, может, и у меня курортный роман?
— Аркадий Кондратьевич — человек серьёзный. Это не Цезик.
Так они поговорили, пока собирались к завтраку, и пришли в столовую в хорошем настроении позже своих соседей.
Зимин был в новом красноватом свитере с высоким воротником, с пушистыми вымытыми волосами — только что из бассейна. Не обращая ни на кого внимания, он встал и поцеловал Алену. Никакой реакции в зале этот поцелуй не вызвал — большинство его не заметило, а кто видел, посчитал обычной курортной галантностью и знаком симпатии, и только. Зимин спросил у Алены, написала ли она заявление на увольнение.
— Да некогда ещё было, — весело ответила Алена, нисколько не смутившись от его поцелуя на людях.
— Напишешь сразу после завтрака.
— Вот так, милая, — сказала с нескрываемой завистью Валерия Аврамовна, — все и кончается. Ты теперь в руках своего властелина и мужа Аркадия. Жена да убоится мужа.
— Жена… — засмеялась Алена и взглянула на Зимина, сосредоточенно расправлявшегося с отбивной. Вмиг вспомнилась его квартира, спальня, широкая постель… как стояла перед ней, не осмеливаясь снять платье, а потом словно в омут головой бросилась, ничего не помня, только ощущая, что вся горит… Вспомнила и почувствовала, что краснеет, нагнулась над тарелкой, чтобы окружающие не заметили.
Цезик все же заметил, произнёс глубокомысленно:
— Стыдливость — признак неиспорченной и стыдливой натуры. Алена Макаровна, будьте добры, подайте мне вон ту блондинистую булочку, — показал он на хлебницу, видимо, желая помочь Алене справиться со смущением.
Зимин опередил Алену, взял хлебницу, поднёс к Цезику.
— Выбирай любую, бедный философ.
— С тем, что я философ, не согласен, — миролюбиво возразил Цезик, — а что бедный, так это верно.
— Бедненький мой, — погладила его по залысинам Валерия. — И чем же ты бедный?
— Мне всегда чего-то не хватает. Потому и бедный.
— Ну, дорогой мой, — вступил в разговор Зимин, — бедность имеет свои преимущества. Она защищает человека от лишних друзей.
— Здорово сказано, — Цезик полез в карман за записной книжкой. — Надо записать этот афоризм.
После завтрака Зимин повёл Алену в свою комнату, где написал для неё заявление на увольнение.
«В связи с тем, что я, Комкова А.М., меняю место жительства по семейным обстоятельствам, прошу уволить меня с 12 мая этого года», — прочитал он вслух написанное, спросил, согласна ли она с таким текстом, и попросил подписать. Алена подписала. Зимин положил заявление в конверт, написал адрес и сам бросил письмо в почтовый ящик…
— Это надёжнее, — сказал он, — а то ещё передумаешь. Итак, рубикон перейдён, назад ходу нет.
Она не стала спрашивать, что означает этот «рубикон», постеснялась.
Потом они разошлись на лечебные процедуры.
Вечером Алена уговорила Зимина сходить на танцы. Тот согласился. Она уже собралась, но надо же было случиться беде: заболел зуб, самый ненужный человеку зуб мудрости. Болел он и раньше, но не сильно, боль сама утихала. Алена обругала себя, что до сих пор не нашла времени посетить стоматолога, тем более что и приглашение к нему было. Если бы не вечер, сразу бы побежала к врачу, а теперь вот жди утра. Медсестра дала ей какой-то раствор прополоскать рот. Алена прополоскала, боль утихла. «Как-нибудь потерплю до завтра, — подумала Алена, — а на танцы все же пойду».
Возле корпуса она встретила Магду. В этот вечерний час Магда, как обычно, была с ружьём, одета в те же военные брюки с красными кантами, солдатский бушлат и картуз. На ремне, которым был подпоясан бушлат, висела брезентовая сумка с патронами. На ногах — резиновые сапоги.
— Привет, землячка, — первой поздоровалась Магда, — ты что за щеку держишься? Кто-нибудь стукнул?
— Зуб проклятый разболелся. А к врачу только завтра попаду.
— Я тебе заговорю тот зуб. Идём ко мне.
— Заговорите? Ну давайте, — поверила Алена и покорно пошла за ней. Дорогой спросила, почему Магда в таких сапогах.
— На болото ходила, думала селезня подстрелить. Не удалось.
— Вы как партизанка.
— Нет, у меня тогда была не такая одностволка, а автомат пэпэша, папашей мы его звали. Здорово строчила из него по фрицам. Когда наши пришли, я солдату его вручила: бери, говорю, счастливый автомат.
Магда рассказала, как в партизанах лечила зубы, похвалила санаторного врача Валентина Павловича.
— Ну уж мастер, так вырвет зуб, что и не почувствуешь.
Магда жила в большой старой хате. Не таясь от Алены, она достала из-под крыльца ключ, отомкнула висячий замок и пригласила Алену войти первой.
Порядка в хате не было. Будто и прибрано, подметено, но в углу у печи куча мусора. Груда немытой, может, целую неделю посуды лежит в тазу. Кровать не застелена, на неё просто кое-как брошено пёстрое одеяло. На стенах ни фотографий, ни картинки какой-нибудь, а только выгоревший на солнце плакат, призывающий хранить деньги в сберегательной кассе. Такой беспорядок чаще встретишь в жильё
